до утра же он будет шататься по лесу в звериной ипостаси. Вернется, никуда не денется.

И правда: вернулся, на крыльце заскулила собака, явно разочарованная так быстро закончившейся их прогулкой. Тихо скрипнула дверь. Он всегда умудрялся перемещаться по дому беззвучно как тень. Вот уже скрипнули под весом огромного тела пружины дивана. Тишина.

Влад спал у себя в кабинете, как и всегда. Дверь, конечно же не запирал – от кого ему в своем доме прятаться? Подкрадывалась к двери, прислушиваясь к дыханию. Ей нужно было поймать тот момент полусна, когда человек не слишком хорошо соображает, что происходит. Он ведь такой… Никогда не поймешь, чем закончатся переговоры. Вечно все развернет неожиданно, как не предвиделось.

А у Насти свои планы были на эту ночь. И не болтать она с ним собиралась, далеко не болтать!

Так, вроде дыхание выровнялось, пора.

Тихо, как мышка, шмыгнула в комнату. Стянула футболку и штаны, бросила на стул и под одеяло к своему медведю проскользнула. Не боялась совершено: во-первых, Влад прекрасен и ее никогда не обидит, а во-вторых… ей мучительно хотелось просто даже прижаться к его горячему и волосатому боку, потереться всем телом, мурлыкая на ухо Владу свою тихую песню о страсти. Обнять руками, ногами. И все остальное…

Она так и сделала: прижалась и потерлась.

Он в ответ заворчал совершено как лесной зверь, обхватил ее своей лапой, проводя вниз по тонкой девичьей спине и вдруг обнаруживая отсутствие всякой одежды. Замер, проснувшись, видимо, окончательно.

Очень громко вздохнул, звучно скрипнув зубами.

– И кто это у меня тут завелся?

– Мышка. Наверное. Да?

Она прижалась еще только плотнее и задрожала.

Снова громко вздохнул, даже рыкнул.

– Ну и что мы с тобой будем делать?

– Ну… даже не знаю. Целоваться, может быть?

– И зачем же?

Руку при этом свою никуда не убрал. И по растущему напряжению Стася отчетливо чувствовала: возбужден.

– Зачем взрослые люди в постели целуются? Сделать друг другу приятно и хорошо, да?

– А если потом будет больно? По-настоящему взрослые люди, Нас-тень-ка, не относятся к любви, как стимуляции эрогенных зон на фоне эрекции и вагинальных контактов. Половые органы, фрикции там, стимуляция клитора, оргазм, семяизвержение в финале. Я ничего не забыл? Тебе нужно вот так, взрослая ты моя?

Голос его был спокоен и тих. Но Стася в этом его низком тоне услышала ярость. Да и слова эти… Словно водой ледяной окатили. Он прав, это Валька ее приучил думать о тяге к близкому ей человеку, как о физических лишь потребностях. Но от правоты этой стало так тошно и стыдно…

Зашипела, как рассерженная кошка.

– Ну знаешь, Влад, я к тебе как к…

– Как к Валентину? Просто секс?

– Беринг, заткнись уже!

Он вдруг рассмеялся, убрав с нее руку, низко, тихо и очень обидно.

– Иди к себе, Настенька. Ты совершенно права была там, в лесу. Не время еще играть тебе во все эти взрослые игры. Пока не поймешь. Если вообще это сможешь понять. Я как-то уже сомневаюсь.

Ее словно ударили по лицу. И самым обидным было именно то, что вполне справедливо.

Этот невозможный медведь был просто каким-то невероятным. Не мог полноценный мужчина отказаться от теплого женского тела во имя какой-то там глупой любви. Невозможно такое, и точка.

Да и какая у него там любовь, если он сам говорил, что одинок и давно?

Она вылетела из кабинета, захлопнув дверь за собой (под тихий смех Беринга), врубилась лбом в косяк собственной комнаты, громко охнула, ринулась к своей кровати, упала. Зло спихнула с подушки котенка, справедливо решившего, что постель освободили ему на всю ночь, и обиженно прошипевшего ей какое-то злое ругательство, уходя на комод. Решила сначала поплакать, но вовремя вспомнила – Беринг на слезы не велся.

Он не велся вообще не на что, не было у Стаси в руках никакого оружия против этого невозможного. Или было? Как он умудрялся вообще быть одновременно таким вот: холодным, расчетливым, даже циничным и трепетным, нежным, в высшей степени деликатным. Двуликие, кажется, так называются оборотни? Очень точно, Беринг определенно двуликий.

И как Стасе быть с ним? Он даже не понимает, что нужно ему. Совсем не понимает. Не похож он на человека, который вообще верит в какую-то любовь!

Позлилась немножко, устала да и уснула. Утро вечера, как говорится…

25. Метель

Утром ее разбудила одна злая мысль.

Значит, вот как, господин Беринг? Значит – еще не время?

Настя, конечно, сделала вид, что ничего страшного не произошло, но обиделась со страшной силой. И замыслы коварные затаила. Значит, не время! А ведь она совершенно точно знала, чувствовала, что он – хочет. Мужчине подобное спрятать куда сложнее, чем женщине. Да и взгляды его, прикосновения и поцелуи – все жесты явно говорили о том, что Влад к ней неравнодушен.

Тогда почему? Снова возникла глупая мысль про то, что он, словно монах, дал какой-то обет. Или ждет ту самую, медведицу свою. Но если так – почему прямо не сказал? А на поцелуи этот обет распространяется? И вообще – жена она ему или где? Штамп в паспорте имеется, нечего тут уклоняться… от долгов. Вчерашние слова Беринга о любви были правильными и отрезвляли. Там, в постели, вчера. А уже сейчас, утром, снова показались ей чем-то нелепым. Глупость, ну правда! Он вовсе не мог быть таким! Мужчина просто обязан идти на поводу у рефлексов. И как там в любовных романах: “он выдохнул и застонал: “Дорогая, ведь я не железный.”" Дальше в этих историях стояла пометка 18++. Ну а этот мужчина что, из бетона, скажите?

Ну и вообще: любовь, любовь! Если бы все так рассуждали, люди бы давно уже вымерли.

Нет, Настя снова решительно не принимала его отказ. Не выйдет.

Поправила коротюсенькую ночную сорочку на бретельках, растрепала картинно рыжие волосы и выползла на кухню – начинать боевые действия. Пока дома был Ванька, она не оголялась так откровенно, но вот сейчас Ваньки не было, а значит – можно.

Беринг обнаружился за кухонным столом, как и ожидалось. С чашкой кофе, блюдом с бутербродами и ноутбуком. На Стасю он смотрел с ленивым интересом кота, сытого и благодушно взирающего на смелую мышь нагло вышедшую из норки. Дескать – пусть там резвится, всегда съесть успею.

– Доброе утро, как выспалась, страшные сны не приснились?

Она молча зачем-то кивнула, а потом загрохотала чайником – громко. Полезла на верхнюю полку за сахаром, хотя сахар,