листы, которые затем должны составить новую тетрадь. Книга, лежащая на столе на переднем плане, в крайнем правом углу картины, как полагают, была тетрадью со стираемыми страницами для письма, между которыми были вплетены печатные таблицы мер и весов, календари и другие материалы; на ней на подставке мы видим стилосы с металлическими остриями, используемые для письма на таких страницах[354].

У Пипса должны были быть почти такие же канцелярские принадлежности: пергамент и бумага, чернила и перья, печати, сургуч, воск и свечи, тесьма, иглы и бечевка. Теперь всюду имелись кипы бумаг для подшивок: печатный станок производил не только книги – его появление стало началом эпохи документов и бланков. Еще в 1580-е гг. Филипп II, король Испании, первый биограф которого утверждал, что он изменил «мир с помощью бумаги», заказал печать серии бланков, которые надлежало распространить среди региональных властей, заполнить и вернуть: то, что сегодня кажется рутиной, для XVI в. было удивительным нововведением. Почти столетие спустя портрет Даниэля Бернара, одного из крупнейших амстердамских купцов (1626–1714), изображает его за работой в кабинете, хотя и в подозрительно роскошном для неформальной обстановки одеянии. На его письменном столе, рядом со стопкой переплетенных гроссбухов, разбросано множество заполненных печатных бланков, через отверстия в которых протянуты нити для составления подшивки: все это стало теперь частью повседневной жизни коммерсанта.

Ян Госсарт. «Портрет сборщика налогов» (ок. 1530)[355]

Через два десятилетия на другом конце земного шара Уильям Брэдфорд, сын первого губернатора колонии Плимут (современный Массачусетс), выразил свою благодарность за щедрый подарок, которым «великое искусство и таинство книгопечатания» облагодетельствовало Новый мир, – за бланки документов, включая, как он уточнил, бланки для земельных договоров, облигаций, патентов и векселей[356]. Однако без системы организации данных это «искусство и таинство» осталось бы в основном таинством. Так, за двадцать лет до Брэдфорда Пипс уже «приводил в порядок [свои] документы», заказав токарю «два предмета для подшивки документов»[357]. Что это были за «предметы» – неизвестно. (Также неизвестно, собирался ли Пипс подшивать свои бумаги к ним или в них: предлоги не всегда можно различить в его почерке.) Это, конечно, могли быть попросту столы или другие плоские поверхности, на которых можно было сортировать бумаги по стопкам, но, поскольку он указал, что они необходимы для создания подшивок, более вероятно, что это были какие-то специальные инструменты. Юридический словарь, вышедший через десять лет после заказа, сделанного Пипсом, определял file как «нить или проволоку, которыми в судах и конторах скрепляются или, точнее, подшиваются (filed) письменные документы и иные вещественные доказательства для лучшей сохранности»[358]. Итак, «предметы для подшивки бумаг» в заказе Пипса могли быть приспособлениями, облегчающими процесс подшивки документов или их последующее подвешивание.

Бартоломеус ван дер Хельст. «Портрет Даниэля Бернара» (1669)[359]

Мы знаем, что Пипс опробовал разные подходы к сортировке документов. Несколькими годами ранее он потратил много времени и «усилий на сортировку и складывание» своих бумаг, пока записывал краткое изложение содержания на оборотной стороне каждой из них[360]. Этот метод, будучи, по сути, предшественником современной картотеки, широко применялся в Европе в течение прошлого столетия. В канцелярии сэра Фрэнсиса Уолсингема (1532–1590), секретаря Елизаветы I, практиковалось нечто подобное: на чистой оборотной стороне всех входящих писем записывали краткий обзор их содержания вместе с именем отправителя и датой (что мы уже видели в некоторых итальянских государствах). Когда требовался конкретный документ, достаточно было пролистывать связки писем, находя нужные сведения в аннотациях[361]. Как позднее у Пипса, в канцелярии Уолсингема имелась «Настольная книга» (сохранилась одна из них, датируемая примерно 1588 г.), которая состояла из трех указателей: перечень книг с указанием их местоположения; резюме некоторых из них; указатели документов, разделенных по типам, включая «договоры», «учетные книги», «реестры», «хроники»; подзаголовки в указателях соответствовали определенным территориям или правительственным департаментам; в конце имелся раздел «Книги по разным вопросам». В указателях отмечалось место хранения документа, а иногда содержались ссылки на определенные страницы: это свидетельствует о том, что по крайней мере некоторые из связок писем и отдельных документов были впоследствии переплетены[362].

Приблизительно в то же время английский купец в Антверпене написал брошюру с изложением того, что он считал наилучшим методом ведения учета и отчетности; в ней он, в частности, рекомендовал секретарю, когда книга записей заканчивается, «приклеивать к ней кусок пергамента и записывать на нем, что содержится в книге»[363]. Вряд ли Пипс когда-либо встречал эту брошюру или знал о неопубликованной рукописи Николаса Фаунта, личного секретаря Уолсингема, «Рассуждение относительно должности Главного государственного секретаря» (1592), в которой описывались лучшие, по мнению того, методы организации дипломатического кабинета. Французский современник Пипса Жан-Батист Кольбер де Торси (1665–1746) пошел еще дальше, создав при Людовике XIV основу системы управления, осуществляемого посредством бумажного документооборота; он даже ввел использование кусочков пергамента с сокращенными названиями каждого гроссбуха в его отделе – они размещались на доске и представляли собой карту правительственного архива[364].

Как и в случае с введением алфавитного порядка, все эти системы скорее изобретались и создавались заново, независимо друг от друга, чем отражали некий единый общепринятый метод (в крайнем случае – несколько методов) хранения документов и, что еще важнее, их организации, позволяющей тем, кто пришел позднее и не участвовал в процессе сортировки, легко отыскать нужную бумагу.

В частности, европейские ученые к этому времени уже разработали собственные системы организации. Многие продолжали отдавать предпочтение методу составления книг общих мест, усовершенствовав его, для упорядочения записей о своих опытах или исследованиях, а также для ведения читательских дневников. Но некоторые ушли от использования переплетенной книги. Гесснер разрезал свои записи и прикреплял полоски с текстом под соответствующими заголовками. Он быстро осознал, что именно сортировка делала материал ценным: конечно, «важно иметь под рукой сведения обо всех вещах, собранные отовсюду, – писал он, – но какая польза может быть от этого материала, если он не рассортирован и не организован?»[365] Подобно Гесснеру, математик Георг Иоахим Ретикус (1514–1574), ученик Коперника, также делал заметки для своих книг и лекций на отдельных полосках бумаги. Приступая к написанию, он перетасовывал записи, пока не убеждался в их правильном расположении, закреплял их и записывал окончательный текст, прежде тем «вернуть карточки на место для повторного использования»[366]. Известно также, что Авраам Ортелий, автор первого