Он нагнулся, чтобы поцеловать ее в изгиб шеи, почувствовать биение ее пульса. Ее желание постепенно разгоралось. Он был в том уверен. Если она сумеет забыть Скаргилла, если научится доверять ему…

Он медленно и осторожно погладил ее по плечу. Потом положил руку ей за спину, прижимая ее к своей груди. Она закрыла глаза, уронила голову ему на плечо. Простыня закрывала Валери колени, а сверху она положила руку, словно желая удержать ткань на месте, но груди, особенно светлые в темной комнате, были открыты для его пальцев и губ.

Из ее горла вырвался стон. Но она молчала.

А он жалел, что не знает никаких любовных стихов, которые можно шептать своей даме на ушко.

Простыни между ними сбились в комок; она по-прежнему была закрыта ниже талии, но он не торопил ее. Прежде чем он сумеет приучить ее, что помимо долга есть желание, он должен утешить ее, убаюкать.

Потом она потянулась к нему. Обвила его шею руками, зарылась пальцами ему в волосы. Конечно, теперь они должны поцеловаться…

Он прижался губами к ее губам. Прижался к ней так, словно они могли бы соединиться одним только поцелуем, ощутил ее губы, жадные, горячие, а потом…

Она безвольно обмякла в его объятиях, зажмурившись и выставив вперед руки, словно предлагала себя в жертву какому-нибудь мстительному языческому божеству.

Если он возьмет ее сейчас, каким бы мягким он ни старался быть, они никогда не смогут начать сначала. Именно этого она от него ожидала. И от себя тоже.

Гил остыл. Он оторвался от нее, стараясь дышать медленно и говорить ровным тоном, чтобы она не боялась его гнева. Да, он гневался. Но не на нее.

Видимо, измена была меньшим из грехов Скаргилла.

– Жена моя, сегодня я тебя не трону. – Возможно, все прояснится к утру. – Давай спать.

Она передвинулась на дальний конец кровати. Он колебался, не зная, может ли лежать с ней рядом, но все же остался, повернувшись к ней спиной, стараясь сохранять безопасное расстояние.

Как он ни устал, сон не шел к нему.

Он говорил: ничего не изменится. Как смело он обещал ей то, о чем понятия не имел! Теперь ясно, что он не в силах сдержать данное ей слово. Они стали мужем и женой. Все изменилось. И он только начинал понимать насколько.

К своей досаде, он понял и другое. Он хотел, чтобы кое-что исчезло, ушло из ее жизни, но то, от чего он хотел избавиться, оставалось на месте.

Ее страх.

Валери лежала без сна, застыв, сжав кулаки, заставляя себя дышать ровно. Пусть думает, будто она уснула. Притронется ли он к ней? Потянется ли к ней ночью, полусонный, без слов, только с ворчанием и рычанием, чтобы взять ее и получить удовлетворение?

Так всегда бывало прежде.

Если не сегодня, все случится завтра – или в ближайшие ночи. И она подчинится. Потому что должна, должна родить в этом браке ребенка. Она никогда не ожидала большего. И все же сегодня ему почти удалось пробудить в ней мечты о рыцарственной любви.

Что она за дура! В рыцарских поэмах влюбленные никогда не бывали женаты – во всяком случае, друг на друге.

Даже если бы это было возможно, даже если бы существовали пары, у которых все не ограничивалось супружеским долгом, она не хотела такой страсти в своей жизни, в своей постели.

Потому что она непременно его потеряет. На войне он попадет в плен или погибнет. И даже если останется жив, и даже если между ними вспыхнет страсть, о которой он говорил, она не продлится долго. А когда она надоест ему, как Скаргиллу, ей будет еще больнее наблюдать за тем, как он отдает свою любовь другой.

Его разбудило солнце; свет проникал сквозь сомкнутые веки.

Гил сел; после вчерашнего пира у него еще кружилась голова. Его жена… как ни странно думать о ней так, пошевелилась рядом, но не проснулась. А может, не хотела, чтобы он думал, будто она проснулась.

Он осторожно встал, надел рубаху, все еще не глядя на нее. Он принял важное решение. Он не прикоснется к жене до тех пор, пока она сама этого не захочет.

Он услышал шорох и, обернувшись, увидел, что она села и смотрит на него.

Ему приходилось видеть мужчин, которые размахивали мечом, собираясь его убить, но при виде ее застывшего взгляда ему ненадолго стало не по себе.

Простыня соскользнула, обнажив ее грудь.

– Муж мой, придешь ли ты ко мне утром?

Услышав ее вопрос, он забыл обо всех своих зароках. Его тело кричало: «Да!»

– Нет. Не сейчас. Не так.

Что она испытала – разочарование или облегчение?

На ее губах снова появилась фальшивая улыбка, которую он ненавидел.

– Значит, сегодня вечером… Или когда пожелаешь.

Он сел и рискнул придвинуться к ней вплотную.

– Не сегодня, не вечером, никогда, пока ты по-настоящему не захочешь соединиться со мной в постели.

Она зажмурилась.

Может, когда она смотрела на него, в ее взгляде сквозило отчаяние?

– Когда же? И как? Неужели я тебе настолько противна, что ты не можешь смотреть на меня?

– Нет! – Он понял, что объяснил все неверно.

– Неужели ты не хочешь насладиться доступными нам удовольствиями? Даже церковь считает, что совокупление с целью зачать детей – не грех. Разве нельзя?..

Он притянул ее к себе. Каким же он был тупицей! Он совершенно не умеет вести себя с женщинами. Сейчас ему почти нечего ей предложить, кроме своего семени. Неужели она подумала, что он и в этом ей откажет?

– Можно. Но не так.

– Если мы не ляжем вместе, наш брак признают недействительным.

– Значит, ты сможешь его аннулировать и стать, как ты и хочешь, свободной женщиной.

Даже он понял, как больно ей стало при этой мысли. Если их брак расторгнут, кто возьмет ее в жены? Но разве не того она всегда желала?

Валери отпрянула.

– Ты сказал, что хочешь услышать от меня правду. Ты знаешь, что без… завершающего действия мы не можем надеяться на ребенка, которого хотим мы оба.

Откровенные слова. Он стал считать, сколько им осталось. До отплытия недели четыре… не больше шести. Достаточно времени для того, чтобы оставить ее с ребенком. Но совсем недостаточно для того, чтобы узнать, насколько он преуспел.

– Не сейчас, пока мы не…

– Но у нас нет времени! – Она схватила его за руки так крепко, что он подумал: останутся синяки. – Сегодня. Несколько ночей. Потом ты уедешь, и, если мы не будем спать в одной постели, у нас не будет сына!

Сына, которого, как он сам ей признавался, он хочет больше всего на свете. Но сейчас он хотел чего-то большего. Ему нужна жена, которая будет его любить. Не за то, что он ее защищает или может подарить ей ребенка. Ему нужна жена, которая будет любить его ради него самого. Пусть даже он и Бруэн.