Лютик расстегнул сандалии и вновь припал носом к стеклу. Проплыл мимо шпиль университета, потом памятник воинам-победителям, потом мост, который построили совсем недавно; все было знакомым, но каким-то не таким – наверное, потому, что он, Лютик, никогда не разглядывал их вот так, из окна вагона.

Еще проплыл серый в шашечку забор с колючей проволокой по гребню, за которым таращилась немытыми окнами какая-то фабрика; заросли бурьяна и лопухов в его, Лютика, рост. За спиной у Лютика раздавалось деловитое шуршание – проводница проверяла билеты.

– Туалет скоро откроют? – Мама все еще удерживала Блоху, которая нетерпеливо дергала ногой.

– Санитарная зона пятьдесят кэмэ, – привычно ответила проводница, но, поглядев на скривившееся личико Блохи, вздохнула, – ладно уж, я свой открою. Только быстро.

– Я тоже хочу, – на всякий случай сказал Лютик.

– Ты же уже большой, – тут же укоризненно отозвалась мама.

Она подхватила Блоху поперек живота и поспешила за проводницей, Отец вздохнул.

– Так-то, брат Лютик, – сказал он ни с того ни с сего.

Лютик поглядел наверх, где лежали в чехле разобранные папины удочки.

– А мы правда будем рыбу ловить? – спросил он в основном для того, чтобы отцу было приятно.

Но папа, вместо того чтобы обрадоваться, что Лютик наконец-то заинтересовался его, папиным, увлечением, недовольно сказал:

– А фиг его знает! Черт знает, что там за рыба! Говорят, ее и нет вовсе.

– А что есть? – на всякий случай спросил Лютик.

– Ничего нет, – раздраженно ответил папа, – съели всё. Понятно?

– Ага, – на всякий случай ответил Лютик, хотя ничего не понял. Если рыбы нет, зачем тогда папа берет удочки?

В прошлом году папа уезжал куда-то, где ловилась форель, даже привез одну – соленую. «Стоило ездить так далеко за паршивой рыбой, которую можно купить в ближайшем магазине», – говорила мама.

Мама вернулась, по-прежнему держа Блоху поперек живота, но слегка вниз головой. Блоха радостно дрыгнула ногой и заехала по спине какой-то тетке, которая, высунувшись из своего отсека, стелила койку. Тетка что-то проворчала себе под нос, мама тоже. Лютик вновь припал носом к стеклу – теперь там подпрыгивали бурые домики за полупрозрачными штакетниками; огороды поросли чем-то зеленым в лиловый цветочек, крохотные зеркальца придорожных луж отражали небо. Какая-то семья пила чай на веранде, мальчишка его, Лютика, возраста оживленно рассказывал что-то, размахивая руками.

Потом они пропали, а появилась привязанная на веревочку коза, которая задумчиво щипала траву.

– Душно как, – недовольно сказала мама.

– Ну, так плацкарта, чего же ты хочешь.

– Если бы ты тогда, на той вечеринке не оскорбил Порываева…

– Если бы ты на той вечеринке вела себя пристойно, – сквозь зубы ответил отец, не отрывая взгляд от кроссворда.

– А я что? Я для тебя старалась. – Глаза мамы наполнились слезами.

Лютик всегда удивлялся – как это у нее так легко получается плакать? Он, Лютик, так не мог.

За окном темнело, зеленое небо перечеркнули розовые облака, далеко на пригорке проплыл длинный одноэтажный дом, светились окна…

В вагоне зажегся свет. Таинственный мир за окном тут же поблек, да и сам вагон тут же перестал быть загадочным и волшебным – стало видно, что стекло в окне мутное, дерматин на койке сплошь в трещинках, а по стене бежит таракан.

Заглянула проводница, спросила:

– Чаю будете?

– А пива нет? – тут же поинтересовался папа.

– Пиво из буфета возят, – ответила проводница.

Мама спросила, нельзя ли открыть окно.

– Никак нельзя, – веско сказала проводница, – этот поезд другой сменой в Салехард ходит.

Когда я вырасту, – думал Лютик, – я поеду далеко-далеко, без родителей, в самом лучшем вагоне…

– Лютик, полезай наверх, – скомандовала мама.

От матраса воняло сырой тряпкой, а духота тут была еще хуже, но Лютик с радостью растянулся на верхней полке – он выше всех, и никто его не достанет. Перевернувшись на живот, он стал смотреть в окно.

Стемнело. Между двумя облаками, как между двумя ладонями, пламенела багровая полоса… Там, за полями, лежали другие поля, а еще дальше – далекие города, в которых он когда-нибудь обязательно побывает… Он смотрел и смотрел на мелькающие полосы света и тени за окном, пока наконец не заснул…

* * *

Проснулся он оттого, что поезд стоял.

За окном было очень тихо. Не скрипели тележки носильщиков, не кричали тетки, торгующие пирожками, не гудели другие составы – эта тишина раздражала и мешала заснуть гораздо больше, чем шум.

Получалось так, что поезд ни с того ни с сего остановился посреди чистого поля.

Время тянулось и тянулось в напрасном ожидании, что возобновится ставший уже привычным шум колес. Лютик приподнялся на локтях и выглянул в окно.

Перрона не было. Сразу за окном начинался сосновый лес, за стволами деревьев виднелись аккуратные белые домики, а по земле змеились дорожки, выложенные цветными плитами. Была вроде все та же ночь, но он отчетливо различал чешуйки на красноватой коре сосен. Еще за деревьями проглядывало что-то вроде моста – тоже белого и легкого, и тоже почему-то ясно видимого, хотя никаких фонарей не было.

Потом Лютик все же заметил голубоватые огоньки, которые жались к земле просто так, сами по себе.

Приоткрыв рот, он какое-то время наблюдал за тем, что происходит за окном, потом обернулся к отцу. Отец спал, отвернувшись к стене, поперек груди его лежала полоса света, поднимаясь и опадая вместе с дыханием.

– Папа? – на всякий случай сказал Лютик.

Отец не отзывался.

Лютик свесил голову и глянул вниз.

Мама спала, положив под подушку сумочку. Та явно ей мешала, и мама во сне страдальчески морщилась. Напротив, развалившись, сопела Блоха. Лютик помедлил, потом осторожно спустил ноги и соскользнул с полки. Прыгая, он задел босой пяткой свесившуюся ручку Блохи, но та не проснулась. Толстая тетка на боковом месте тоже спала, а на верхней полке, прикрыв лицо газетой, спал ее лысый муж. Газета чуть вздрагивала…

Все спали.

Лютик осторожно крался по проходу, иногда задевая чьи-то ноги, но никто не просыпался. Лица залиты синеватым светом, рты приоткрыты, словно он вдруг очутился на морском дне среди утопленников. Ему стало страшно. Он торопливо пробежал вперед – незастегнутые сандалии шлепали, отзываясь эхом по вагону.

У проводницы из-за двери выбивалась полоска света, и Лютик осторожно постучал, а когда не дождался ответа, подергал, но дверь была закрыта на стопор. Он согнул пальцы, чтобы постучать еще раз, уже сильнее, но потом передумал – дверь в тамбур была приоткрыта, а когда он, проскользнув туда, осторожно толкнул наружную дверь, та мягко отворилась.