— Хорошо, — не стал накалять ситуацию Турецкий, — не буду делать из вас злодея. Никакой вы не злодей, не для того вас сюда поставили. Стало быть, вы настаиваете, что в ваше присутствие никто незамеченным выйти из кают не мог, а значит, люди в каютах нижней палубы — вне подозрений?

— Это так, — с достоинством кивнул Салим.

— Исходя из вышесказанного, исключаем Игоря Максимовича с женой, Ольгу Андреевну с супругом, уважаемого писателя, чету Буи, господина Манцевича и трудолюбивую Герду.

— Исключайте, — безучастно пожал плечами охранник.

— Отлично, — улыбнулся Турецкий. — Шорохов, вы слышите? — повернулся он к матросу, который присутствовал при разборе полетов и озадаченно почесывал родинку на шее. — Остаетесь только вы. Лишь у вас была возможность стибрить тело и настучать по черепу приятелю.

— Чего? — недоверчиво протянул матрос, меняясь в лице. — С какого это перепугу?

— Свою причастность вы отвергаете, не так ли?

— Эй, минутку! — заволновался матрос. — Чего бы это я Пашке по черепу стал стучать? На хрена мне это надо?

— Вы единственный из списка фигурантов, кто во время предполагаемого похищения тела находился на верхней палубе, а стало быть, со стороны правого борта могли проникнуть на лестницу незамеченным.

— Да бросьте, — фыркнул матрос, — чушь собачья! Откуда вы знаете, когда стибрили тело? Я вообще сидел в рубке, журнал листал, мониторинг проводил…

— Мониторинг обнаженных девиц, — хрюкнул Феликс. — И то правда, труд нас когда-нибудь погубит. А наш наемный работник, между прочим, прав. Выкрасть тело могли задолго до того, как наш красавчик получил по кумполу. А почему он получил — история темная, и без бутылки в ней не разобраться.

— Но ваша фраза «задолго до того», — усмехнулся Турецкий, — предполагает отрезок времени, когда Салим находился в коридоре и, по идее, должен был кого-то заметить. Но имеются еще три варианта.

— Ух, ты, — удивилась Герда, — целых три!

— Судите сами. Салим мог отвернуться. Некто выскользнул, на цыпочках пробежал не слишком-то протяженное пространство. Мягкая дорожка скрадывает звук шагов. Тем же образом вернулся, поскольку дверь оставил не запертой. Для этого варианта идеально подходите вы, Герда. От вашей каюты до лестницы — раз шагнуть.

— Протестую! — возмутилась Герда. — Я не так уж часто сплю, поэтому любую возможность использую на сто процентов. Вы что? — ее лицо стало наливать злостью. — Это совершенно точно не я. Я же знаю…

— В том и состоит наша нелегкая сыщицкая доля, — вздохнул Турецкий. — Вы это знаете совершенно точно, но я ведь этого не знаю? То, что для вас смешно, для меня вовсе не факт. Второй вариант — наш Салим куда-то отлучился, но не хочет этого признавать, чтобы не уродовать свой послужной список. Например, в туалет или попить водички. Пока он отлучался, произошли события.

Салим пожал плечами. Прочесть что-то объективное на его физиономии было в принципе невозможно.

— И третий вариант. Пробраться на лестницу мог любой из присутствующих на судне. Даже вы, господин Манцевич, — он смело повернулся к молчащему секретарю, который удивленно повел бровями и кивнул, давая понять, что оценил выражение почтения. — В моей каюте, например, несложно открыть иллюминатор и выбраться на палубу к ограждению. Всего-то требуется — чуток гибкости. А затем войти с правого борта и незамеченным забраться в холодильную установку. Выволочить тело на ту же сторону, перевалить через фальшборт и проторенной дорожкой вернуться в каюту. Согласны, Манцевич?

— Согласен, — кивнул секретарь, не стирая с лица очень тонкую ухмылку.

— Кроме меня, — фыркнул Феликс. — Помните, как Винни-Пух застрял в норе у кролика? Я, конечно, не Винни-Пух, но… Не пролезу я в эту дырку. Хоть тресни, не пролезу.

— Мы обязательно проведем эксперимент, — улыбнулся Турецкий. — И посмотрим, на что способен человек, когда его обуревает идея фикс.

— Небольшое уточнение, — вкрадчиво произнес Манцевич. — Идея насчет иллюминаторов достойна всяческих похвал. Но в двух каютах конструкция иллюминаторов имеет серьезный дефект. Или, скажем так, особенность. Их устанавливали не так давно, поскольку старые вышли из строя. Внешне новые иллюминаторы похожи на старые. Но у прежних петли располагались с одной стороны, как у обычных окон, и имелась возможность распахнуть иллюминаторы настежь. У двух последних конструкция другая. Имеются две оси — вверху и внизу. При повороте рукоятки сжимается уплотнение, и иллюминатор просто поворачивается. Часть его оказывается снаружи, часть внутри. Конструкция не съемная. Пролезть в такое недоразумение сможет только кошка. Но для проветривания вполне достаточно.

— И один из таких иллюминаторов, следует полагать, в вашей каюте?

— Точно, — ухмыльнулся Манцевич, — а второй у Лаврушиных.

— Забыли про четвертый вариант, — пробормотала Герда. — Ведь где-то по яхте разгуливает призрак Ксении… Хотя вопрос достаточно интересный: зачем призраку Ксении мертвая оболочка Николая?

Она сказала это тихо, но все услышали. Повернули головы, замолчали. Турецкий почувствовал, как спина покрывается мурашками…

Выспаться в эту ночь замороченным пассажирам так и не удалось. Отвергнув все правила деликатности и человеческого общежития, Турецкий расхаживал по каютам и тряс заспанных людей. Меньше всего его волновало, что о нем думают и что говорят. Убийство, пропажа человека, нанесение телесных повреждений (про случай с самим собой он тактично умалчивал), похищение мертвого тела с целью сокрытия улик — события серьезные, он должен выслушать мнения людей, а также их версии собственных перемещений. Он не побоялся вторгнуться к Голицыну, не смутился навестить Лаврушиных. Ольга Андреевна не спала, она в горячке металась по кровати, звала своего сына, а когда над ней склонился Турецкий, она его не узнала, схватила за грудки, тяжело задышала, забормотала неразборчивые слова.

— Не трогайте Оленьку, — умолял Лаврушин, пристраивая на лоб жене мокрый платок. — Ей очень плохо, разве вы не видите?

Женщина была в критическом состоянии. Психологической помощью тут уже не отделаться. Неизвестно, что будет с ней к утру. Лаврушин выглядел подавленным, сломленным, растерянным. Он не имеет ни малейшего понятия, что за темные силы тут витают. За что им такое? Они не провинились ни перед кем, за что Господь насылает на них одну кару за другой? Нет, он не заметил ничего подозрительного. В преддверии ночи он, усовестившись, перестал пить. Три часа во рту ни капли не было! Да, он напуган, голова не варит, строить версии не способен. Он сильно переживает за состояние Оленьки, ей нужен врач, а где его найти в открытом море? Голицын слушать ничего не хочет, ублюдок несчастный! Иван Максимович был недавно у брата, пытался его урезонить. Но тот только ухмыляется, упрямый осел…

Голицын, в самом деле, не хотел ничего слушать.

— Открою вам страшную тайну, Александр Борисович, — сказал он, запинаясь на каждом слове. — Лично я к тому, что происходит на яхте, не имею причастия ни одним боком. Какого бы тогда дьявола я требовал с вас это чертово расследование? Так что, смело оставляйте меня в покое. А над остальными, включая мою жену, измывайтесь, как подскажет вам фантазия.