и половины присутствующих. Все понемногу стали расходиться. Я тоже собрался уходить.

– Ваше высокоблагородие! Вас председатель Совета солдатских депутатов желает видеть! – раздался за моей спиной голос бравого вестового.

Я вышел в переднюю. Передо мной стоял опрятно одетый татарин с типичным лицом ялтинского проводника, с бриллиантовым перстнем на указательном пальце правой руки.

– Здравствуйте, что вам угодно?

– Здравия желаю, господин корнет! – Господин председатель попытался протянуть мне руку.

Я пристально посмотрел на него и спокойно положил свою руку в карман. Рука его повисла в воздухе и как-то стыдливо исчезла. Он смутился.

– Видите ли, собственно говоря, извиняюсь, что вас беспокою, но нам очень интересно было бы узнать, что делается в Петербурге.

– Понимаю… Но кому это – нам?

– Мне и моим товарищам-делегатам!

– Прекрасно, приходите через час ко мне в гостиницу, и я вам подробно расскажу, что мне пришлось пережить в эти незабываемые дни! А пока честь имею кланяться.

Бекиров рассыпался в благодарностях, но я прервал его:

– Итак, через час.

С этими словами я повернулся и пошел обратно в собрание.

Через час я был дома и ожидал «почетных» гостей. Вскоре они появились. Кроме Бекирова, пришли еще два солдата и, к моему удивлению и изумлению, особа женского пола в ярко-красной кофте, в которой я опознал еврейку, игравшую ночью на бильярде в общественном собрании и так блестяще аттестованную ротмистром Бухариным. Я любезно осведомился у мадемуазель Канель (такова была фамилия этой особы) о целях ее прихода.

– Я представительница Совета рабочих депутатов, – с достоинством ответила мне она.

Пригласив жестом своих посетителей сесть, я совершенно честно и правдиво описал все мои переживания за последние три недели. Конечно, опустив все, что касалось Царского Села, я, как мне повелела совесть, в ярких словах дал понять делегатам, что все случившееся есть величайшее несчастье для нашей Родины и что при создавшемся положении мы войну безусловно проиграем, так как дисциплина в армии в корне подорвана и восстановить ее может только диктатура, учрежденная на все время войны. Не преминул я вскользь пройтись и по части евреев, принявших столь деятельное участие в перевороте. Товарищ Канель кусала губы, когда я говорил о ее соотечественниках, и, наконец, вскочив со стула, заявила:

– Тут вы затрагиваете специальные вопросы, меня не интересующие, – и, удостоив меня небрежным кивком головы, вышла из комнаты.

У меня стало легче на душе, и я продолжал рассказывать дальше. Часа два продолжалось наше собеседование, пока я совсем не охрип и, извинившись перед моими слушателями, надел фуражку и вышел с ними на улицу.

Бекиров, как и в первый раз, рассыпался в благодарностях, и его спутники не отставали от него.

– Единственной властью пока является Временное правительство, и его следует поддерживать, так как иначе к той анархии, каковая грозит нам, мы придем с молниеносной быстротой. Благодарить меня не за что. Я был очень рад дать вам интересующие вас сведения. Да потом и время теперь такое: сначала благодарят, а потом арестовывают… Ведь вы же не можете гарантировать мне того, что меня не арестуют?

Товарищи были окончательно убиты моим заключительным словом.

– Нет… что… вы… помилуйте!.. – бормотали они.

– Итак, помните все то, что я сказал вам, и да не даст Господь, чтобы мои предположения оправдались! Спокойной ночи.

На этом я расстался с делегатами и вернулся в собрание, чтобы убить как-нибудь остаток вечера. Не успел я войти в карточную комнату, как ко мне подошел маленький коренастый полковник Б. 12-го Стародубовского полка и проговорил:

– Корнет! Немедленно отправляйтесь домой! Командир полка приказал вас арестовать!

– Вернее, Совет солдатских депутатов, господин полковник, – ответил я ему.

Полковник только безнадежно махнул рукой.

По темным улицам я быстро дошел до своей гостиницы. Заперев дверь на ключ, я зажег свечу и при свете мерцающего огарка убедился, что мои четыре автоматических пистолета находятся в полной боевой готовности под моей подушкой на кровати, а пятый, как всегда, в кармане.

Под окнами раздался глухой шум толпы. В темноте, при свете тускло мерцавшего фонаря, у входа в гостиницу я различил толпу солдат. Среди серых шинелей терлись какие-то штатские. Слышались крики:

– Чего там копаются! Давайте его, контрреволюционера! Провокатель! Все они такие, попили нашей кровушки!

Деревянная лестница застонала и затрещала под напором хлынувшей на нее толпы.

– Назад! Я здесь начальник! – крикнул кто-то.

В ответ раздались угрожающие возгласы. В дверь кто-то громко постучал.

Преувеличенно спокойно я сказал:

– Чего ломитесь, сейчас, – и открыл дверь.

В комнату вошел, в шинели, при полной боевой амуниции, дежурный по полку корнет Р. Он взял под козырек:

– По приказанию временно командующего полком вы арестованы!

– Пре-к-р-асно, – ответил я и тихо добавил: – Я уже знаю за что.

Корнет Р. повернулся и вышел в коридор. Я встал в дверях и твердо решил никого больше в комнату не впускать.

– Так вы знаете, за что вы арестованы? – раздался голос в полумраке коридора, и я узнал в говорившем одного из солдат, бывших у меня перед ужином.

– Нет, не знаю, – громко и резко ответил я.

– Как не знаете? Вы только что сказали…

– А я вам повторяю, что не знаю. Быть может, за то, что я призывал вас поддерживать Временное правительство?

Это мое спокойное и ироническое замечание заставило его растеряться. Около моей двери появился какой-то солдат с винтовкой, несколько других просунулись в коридор.

– Спокойной ночи, господа! – Я хлопнул дверью и дважды щелкнул ключом.

На лестнице слышались возгласы:

– Одного часового мало! Нужно около окон поставить. Нас при старом режиме в карцерах давили, а тут домашний арест!

– Я сам знаю, что мне нужно делать! Вон отсюда! – распоряжался корнет Р.

Постепенно толпа стала расходиться, и все стихло, только по коридору раздавались мерные шаги часового.

Проснулся я около 10 часов утра. Умывшись и одевшись, я вышел в коридор. К моему удивлению и удовольствию, часовой оказался моим однополчанином. По его смущенному лицу я понял, что он и не подозревал, что караулит своего офицера. А когда я объяснил ему, что причиной моего ареста является Бекиров, он совсем растерялся; я же был очень доволен, что смог немного поагитировать среди своих татар.

Товарищи, по-видимому, поняли свою ошибку, и смена караула пришла уже русская, и мне было непонятно, каким образом они смогли изменить наряд. Но и новый часовой оказался недурным и услужливым солдатом. Он по моему приказанию притащил мне от хозяйки самовар и ничтоже сумняшеся оставил на время свою винтовку в углу моей комнаты.

Около 11 часов раздался стук в дверь, и в щель