– Мы должны были догадаться! – Леди Харт закрыла лицо руками. – Он, конечно, сам ничего не знал. Но у него были сильные головные боли…

– Эпилепсия! – сказал Кокрилл.

– Вы думаете, инспектор? Да, может быть, вы и правы, хотя… В их роду ничего такого не было.

– Его мать умерла молодой, – задумчиво отозвался Кокрилл. – Это случилось за границей. Подробностей мы так и не узнали.

– Он всегда казался таким спокойным, таким нормальным! Отчего вдруг?

– Может быть, на него подействовала смерть той девушки, служанки! – воскликнула Венис. – Он тогда был страшно расстроен. Мы вспоминали о ней здесь, вот в этой гостиной, как раз в тот день, когда Грейс Морланд пришла к чаю. Помнишь, бабушка? Он весь побелел, задрожал даже, а вечером у него голова болела. И когда Пайпа умерла, то же самое было. Я еще тогда подумала, какой он бледный, но решила, что он просто за Фрэн очень испугался, когда она исчезла. Неужели он… потом все забывал? И совсем не сознавал, что сделал?

– Конечно, нет! Если бы он хоть на минуту подумал, что опасен для других, он бы сразу сдался в полицию. Я думаю, у некоторых людей бывает своего рода автоматизм: они ведут себя ненормально, сами того не замечая, а потом какое-то время ведут себя совершенно как обычно, и все это машинально, неосознанно. Когда приходят в себя, им кажется, что они просто видели сон. Разумеется, бедный Пен был уверен, что всю ночь спал в своей постели.

Полными жалости глазами они смотрели, как двое констеблей уносят тело наверх.

Генри робко сказал:

– Простите меня, леди Харт…

Она, невольно улыбнувшись, протянула к нему руку и повторила то, что уже говорила сегодня:

– Ты поступил правильно, Генри. Ты сделал то, что считал необходимым.

Леди Харт мягко добавила, обернувшись к Венис, которая все еще одиноко сидела, вся дрожа, на диване:

– Он защищал меня, пока думал, что никто другой от этого не пострадает. Говорил, что не ему меня судить. Но когда решил, что из-за меня пострадает невиновный, не смог молчать и был совершенно прав. Если уж я это понимаю, то и ты пойми.

Генри смиренно взял руку Венис, и она не отняла ее.

Коки, уняв наконец дрожь, кое-как свернул себе очередную самокрутку.

– Как вы думаете, отчего это произошло? Почему Грейс Морланд?

– Из-за Фрэн, скорее всего, – ответила леди Харт. – В тот день он и так был взволнован, а когда провожал мисс Морланд к коттеджу, она стала поносить Фрэн. Вот только как он выманил ее ночью в сад?

– Может быть, она сама к нему пришла? – предположил Генри. – Увидела в окно, как Фрэн с Джеймсом целовались, и в порыве ревности выскользнула из коттеджа, пока Тротти слушала рассказы Пайпы о театральной жизни. Может, она стала бросать Пенроку в окно камешки, как Бунзен. Потом наговорила Пенроку гадостей о Фрэн…

– Он очень любил Фрэн, – сказал Коки, разглядывая тлеющий кончик сигареты.

– Да, очень. Слишком сильно любил. Она… У нее не хватило души, чтобы вместить такую любовь, – честно сказала леди Харт. – Я не говорю, что Фрэн поверхностная – это совсем не так. Просто она очень молоденькая, веселая, иногда глупенькая. Она не создана для великой страсти. – Помолчав, леди Харт добавила: – Я рада, что в тяжелую минуту она бросилась к Джеймсу.

– Джеймс тоже ее любит. – Венис тихонько вздохнула, обратив на Генри взгляд, полный обожания.

Она снова была его рабой.

А Генри, хоть и держал ее крепко за руку, даже не заметил, что она что-то сказала. К нему вернулся прежний азарт:

– Значит, Пайпа все-таки приходила сюда позвонить по телефону! Должно быть, она о чем-то догадалась по поведению Пенрока в тот вечер, когда он провожал ее до коттеджа. Помните, какой он был дерганый и все жаловался на головную боль…

Вдруг леди Харт воскликнула:

– Я знаю, что это было! Он сказал Пайпе, еще здесь, в холле… Я не помню точные слова – что-то о том, какой ужас он пережил, когда бежал ночью в сад и ждал, что вот-вот увидит Фрэн с отрубленной головой… Он всем нам об этом рассказывал, и никто не сообразил: он же не мог знать об отрубленной голове, если только сам ее не отрубил. Наверное, это было такое полувоспоминание… А Пайпа была шустрая девчонка – она и сообразила. Храбрая к тому же – вернулась и старалась нас предупредить. Да, хотела предупредить! Раз предлог с очками провалился, она просто вернулась тайком. Из холла услышала, как Пен разговаривает с нами в гостиной…

– И я вам скажу, что дальше было! – взволнованно закричал Генри. Фрагменты головоломки наконец-то начали укладываться на свои места. – Она услышала, как Фрэн предложила ему поиграть вместе со всеми в карты. Помнишь, Венис, как раз в ту минуту тебе что-то послышалось в холле? Ты подумала, что это Азиз. Наверняка Пайпа решила, что Пен еще долго будет сидеть с нами за игрой, и стала звонить в полицию… А он застал ее врасплох и заставил замолчать навсегда. Все так, как я и вычислил, только вместо леди Харт был Пенрок. Поскольку он уже услышал, как Пайпа просила к телефону Кокрилла, она, потеряв голову от страха, назвала себя убийцей, а чтобы они поспешили, добавила, что «следующая – Фрэн». Он дал ей повесить трубку, а потом убил. Перерезал телефонный провод…

– Сумасшедшие бывают очень… хитрыми, – заметила леди Харт, вздрогнув.

– Потом он отнес ее к железной дороге, прихватив по дороге шарф…

– Нет, за шарфом специально вернулся, – произнес Кокрилл. – Он все время повторял: «Убийца вернулся за шарфом». Снова полувоспоминание.

Все долго молчали, погрузившись в свои мысли. Наконец леди Харт печально сказала:

– Иногда человека преследует повторяющийся сон… Необязательно страшный, но всегда один и тот же. Снились ли Пенроку сны?..

Двое констеблей уложили тело Пенрока на его кровать. Под руку ему на груди пристроили полотенце, чтобы впиталась кровь. Пуля попала точно в сердце. Из кармана Пенрока выпала фотография.

– Это Фрэн. – Коки поднял карточку с пола и, обтерев от крови, бережно вложил в безжизненную руку.

Полгода спустя повзрослевшая и чуть присмиревшая Фрэн стояла перед зеркалом в свадебном платье. Сестра поправляла ей фату. У ног восторженно лаял Азиз.

– Он понимает, что мы не каждый день замуж выходим! – сказала Венис, подхватив песика на руки и нежно целуя темно-коричневую бархатную мордочку.

– Венис, дорогая, не позволяй ему облизывать тебе лицо!

– Ах, бабушка, в этом никакого вреда нету, разве что боевую раскраску подпортит. Фрэн, радость моя, честное слово, ты выглядишь божественно!

– Ты и сама ничего, – улыбнулась Фрэн, глядя на отражение Венис в зеркале. – Генри, а ты что здесь делаешь? Тебе надо быть в церкви и присматривать за Джеймсом.

– Джеймс, дорогая, сидит в переднем ряду, совершенно позабыв, где находится, и читает сонеты Шекспира, замаскированные под молитвенник. Я удрал на минутку. Хотел пожелать… Да ты и сама знаешь, Фрэн, что я могу тебе пожелать. Надеюсь, Джеймс будет любить тебя так же преданно и глубоко, как я люблю Венис, и если ты подаришь ему хоть малую долю того счастья, что дарит мне Венис…