– Надоело шоферить?

– Так… Дорогу я люблю. Едешь себе, мысли всякие приятные. Телочку красивую, опять же, можно подсадить, червончик срубить, ежели связываться охота, а можно и за удовольствие. У меня карманы пустые никогда не бывают. А телки дуры, и народ дурной: смотрит на мою крутую тачку и думает, что едет богатый дядька, крутой. На тачке же не написано, что не моя, – усмехнулся Липатов.

– Чего ж ты вздумал проблемы себе наживать? В менеджеры решил податься… Только что слово красивое.

– Так одно дело, когда девушке говоришь – я шофер, а другое, когда – менеджер. Сейчас бабам образованных подавай. Что ж, ему можно, а мне нельзя? – Липатов многозначительно кивнул туда, где лежало тело управляющего.

– Он, наверное, рад был бы сейчас хоть баранку пожизненно крутить, – вздохнул Алексей. – Живому-то лучше. Молния, она, знаешь, куда любит бить? В самое большое дерево. Подумай, Андрюха, прежде чем к вершинам стремиться. А то так можно плохо кончить… И что ж ты все о девушках, да о девушках. Как же Валерия Семеновна? Ты сегодня, кстати, в своей комнате ночевал?

– Ха-ха, Лерка, что ли хвастанула? Ну, это дело такое… Подумаешь, Лерка!

– А она, что, в люди выбиться не хочет? Ты вот был шофер, станешь менеджер по доставке, а она была поварихой, кем теперь назовется? Для женщины хорошо бы не секретарь, а как это? Референт. Или помощник руководителя. К тебе в помощники Валерия Семеновна еще не набивалась? Или ей хватит звания «менеджер по кухне»? А что? Тоже красиво!

– Ладно, ты меня не учи. Сам-то чистенький? Как же, поверю! Все от хорошей жизни любят отговаривать, только сами-то готовы дерьмо жрать, лишь бы в люди выбиться. Знаю, наслушался!

– Значит, до сих пор ты был не человек?

– Человек, не человек… Я покурить сюда пришел. Удовольствие получить. А ты меня жизни учишь. Зря стараешься.

– Хорошее место. Покойники тебе удовольствие получать не мешают?

– А чего, он же не пахнет? И ничего теперь со мной не сделает, хоть в рожу ему плюй. А то, как же! Гонору было: Валерий Валентинович! Ишь! Я знаю: он меня уволить хотел. Я у Валерки был как бельмо на глазу: вместе на складе коробки таскали. Я его по отчеству-то и не звал. На-ка теперь, выкуси! Уволь! – и Липатов показал мертвому управляющему фигу.

Алексей с отвращением затушил окурок. Хотел вернуться отсюда домой отдохнувшим, посвежевшим. Вместо этого подцепил прежние вредные привычки. Не хватало еще войти в штопор и вновь оказаться в больнице! И шрам опять заныл. Возможно, что боль фантомная. Времени прошло много, и болеть там нечему. От страха болит. Сказали тебе, дураку: нельзя!

Его затошнило. Он поднялся и сказал Липатову:

– Пойду, пожалуй. А ты отдыхай.

Липатов настороженно посмотрел, как за Алексеем закрылась дверь. Жена сидела на кровати и ждала его. Сережка смотрел телевизор. Детей в холл сегодня не выпускали.

– Ой, Леша, что же теперь будет? – всплеснула руками Саша.

– А что будет?

– Иванов умер.

– Ну да, Иванов умер, да здравствует Иванов!

– Это как?

– Да так. Не нравится мне все это.

– Анечка Барышева заходила, пока тебя не было.

– И где она?

– Ушла.

– Должно быть, я в это время был у Серебряковой. Серега не возвращался?

– Пришел. Скоро милиция приедет. Дороги-то уже давно расчистили, не как в прошлый раз. А в главном корпусе паника. Директор сказала: «И зачем я только с вами связалась!»

– Завтра все уедут.

– Завтра?

– Ну да. Пашу хоронить. Не думаю, что кто-то захочет сюда вернуться. Ни завтра, ни когда-нибудь еще.

– А мы?

– Мы тоже уедем. Извини.

– Ничего.

– А мне дали отставку. Серебрякова не хочет, чтобы я занимался расследованием.

– Вот это правильно, – обрадовалась Александра. – Ты, Лешечка, принимаешь все близко к сердцу. Ну, случилась неприятность, так они сами разберутся. Не нервничай только. У тебя на работе проблем хватает.

– С каких пор ты так переменилась, жена? – удивился он.

– Да никто вокруг тебя не менялся. Очнись, Леонидов. Лучше разреши нам выйти из коттеджа. Погода сегодня хорошая. Гулять хочется.

– А кто я такой, чтобы запрещать? Но учти – в холле труп, – сказал он шепотом и покосился на Сережку.

– Ты закроешь его своей широкой спиной, – вздохнула Саша.

– Кого? Труп?

– Мальчика. Тупица.

– Ну хорошо. Где мой свитер?

Он прошелся по номеру в поисках теплой одежды. Но свитера не нашел. Равно как и теплых носков. И стал по этому поводу ворчать. Саша тут же начала ему выговаривать:

– Ох, Леша, как ты не любишь следить за своими вещами! Ну, где ты его вчера бросил? Вспомнил?

– Слушай, я для того и женился, чтобы подобными мелочами голову не забивать!

– Ах, так? А я для чего тогда замуж выходила?

– Чтобы не скучно было. Забота о двоих отнимает больше времени, чем забота об одном человеке. Закон математики. Хотя, ты ж у нас гуманитарий. Тебе не понять.

– Да? А тебе не понять, как тяжело женщине и работать, и управляться с домашним хозяйством! Ты – потребитель!

– Я – кто?

– Потребитель. В быту пользы от тебя никакой.

– Ну, знаешь! Я не виноват, что у меня такая работа! Что я вечно занят!

– Тогда кому нужна такая работа? Если человек вечно занят и вечно без денег? У тебя хорошо с математикой. Вот и сосчитай.

– Я…

Возмутиться он не успел. И устроить сцену. Потому что в дверь кто-то тихонько поскребся.

– Войдите, – прошипел Леонидов.

В дверной проем робко протиснулась Лиза. Крупная девушка еще раз поскреблась в открытую уже дверь:

– Можно?

– Зашла уже. Чего тебе? – вздохнул Алексей.

– Эльза хочет вам что-то сказать.

– А при чем здесь я? Она может с тем же успехом Манцеву в жилетку поплакаться, или красивому мальчику Юре. Уверен, что это ей доставит больше удовольствия.

– Она вас хочет, – шепотом сказала Лиза.

– Эльза тебе подруга? Почему ты так для нее стараешься?

– Она несчастная.

– А ты в роли парламентера? Сочувствуешь всем одиноким женщинам?

– Я тоже несчастная. Пусть вы ее послушаете, если она хочет, а?

– Ну, что не сделаешь для такого большого ребенка. Где она?

– У нас в комнате. А можно я здесь пока посижу? Я покойников боюсь. Страшно в коридор выходить. Бежала сюда. Даже споткнулась, ушибла ногу. Во! – и большой ребенок простодушно задрал полу халата, демонстрируя мясистый окорок, украшенный огромным фиолетовым синяком. Леонидов покачал головой и поспешно отвернулся: