Салтыков заржал, Оксана сурово отметила:

– Отличный просто заход для встречи с избирателями, зал будет твой.

– Э, не вздумайте, – сказал Салтыков, мгновенно перескакивая из радушного в блокирующий регистр и обратно. – Шутки у вас, товарищи боцманы.

– Боцмана́, – машинально поправил Даниил. – А не то чтобы это тоже зашквар – за Гусаком апартаменты донашивать?

– Во-первых, не донашивать, он ни посрать тут не успел, ни посмотреть даже – когда офис доделали, Гусак уже всех прокинул и съехал с темы.

– Даже его наследие просрать не получится, – сказал Даниил с сожалением. – А во-вторых?

– А во-вторых – без офиса нельзя, а раз так, надо, чтоб внушающим был. Что ты не говно с окраины, который решил последний и единственный шанс зацепить, поэтому рвешься к власти, а официальные встречи в бабушкиной квартире устраиваешь. Должно быть видно, как ты дело ставишь. И дальше любой значимый персонаж экстраполирует, как ты себя поведешь, когда выиграешь: серьезно, без понтов, но со вкусом.

– А незначимый?

– А тебе нужны незначимые? – удивился Салтыков. – Да они и не придут. Только значимые единички, уже через три часа. Начинаем готовиться.

– Да чего готовиться-то, не маленький же, – пробурчал Даниил, но скинул плащ на кресло, покорно сел за стол и угрюмо сказал:

– Начали. Только кофемашину и холодильник прямо сейчас в приемную перетащите, чтобы все пользовались.

В целом Даниил оказался прав: ни одна из публичных тем, которые они с Салтыковым и Оксаной на всякий случай старательно проговорили, в беседах не пригодилась. Да и трудно было назвать получившееся общение беседами.

Бехтин набросился на Даниила как на лучшего друга, потерянного в десятом классе, едва ли не облобызал, забросал репликами, предположительно имеющими отношение к общему прошлому, судя по всему. придуманному Бехтиным, пока он шел от машины до офиса, не слишком старательно, зато с размахом. Уловив по выражению лица Даниила, что тот не собирается бежать к сияющей в общей памяти вершине по другой стороне склона, Бехтин мгновенно переориентировался и принялся деловито излагать расклады, которыми есть смысл руководствоваться гордуме и ключевому кандидату ради достижения взаимоустраивающей цели.

Толкование Бехтина было скособоченным из-за перегруза личными выгодами докладчика, но в целом выглядело материалом, с котором можно и, главное, есть смысл работать. Даниил покосился на смирно сидевших в углу Салтыкова и Оксану, поймал успокаивающие кивки и просто слушал, делал пометки в толстом блокноте да кивал в ударных местах. Бехтина хватило на двадцать безостановочных минут, после которых он широко ухмыльнулся, огляделся и хлебнул кофе из итальянской рожковой кофеварки, поднесенный Оксаной. То ли итальянский рожковый кофе, то ли одобрительные мины присутствующих вдохновили Бехтина на второй забег, полумарафонский. Он счел необходимым осторожно, но решительно обозначить контуры пожеланий гордумского большинства, в том числе персональных и долгосрочных. При этом внимание и чуйка, которые двадцать лет вели Бехтина по трясинам и рытвинам муниципальной политики, дежурили во взведенном состоянии на постоянной основе. Он умолк, едва Даниил чуть наклонился и приготовил лицо к рождению необидного по возможности периода про необходимость решать задачи степ бай степ, не петляя и не зашагивая до разрыва штанов, – и первым выкатил ровно такую, со «степ бай степом», конструкцию, – указав, однако, что с него достаточно и того, что на данном этапе высказанные соображения не вызывают у Даниила Юрьевича изжоги.

На том и расстались – вполне удовлетворенные друг другом и очарованные собой. Во всяком случае, Даниил точно собою гордился – в том числе тем, что ни разу не заржал, не ткнул Бехтина пятерней в лоб, как в детстве положено было поступать с теми, кто гонит без краев, и даже не харкнул показательно под ноги.

Вторая встреча оказалась зеркальным отражением первой – всё наоборот и наизнанку. Представителем избирателей оказалась тетка слегка за тридцать, очень крупная коротко стриженная блондинка с пронзительными глазами. Она села в гостевое кресло, как в окоп, и пятнадцать минут сидела, почти не шевелясь, хотя вряд ли ей было удобно – полными колготочно блестящими коленями вбок и локтем в длинную массивную куртку, которую она отказалась вешать в шкаф, а набросила на подлокотник. Блондинка поздоровалась, сказала: «Нам узнать про свалку» – и принялась слушать, сверля пронзительными глазами – день был пасмурным, так что радужка казалась почти белой, а черные зрачки – острыми и пугающими, как два входа для штекеров непонятного назначения, которых у Даниила не было и не предвиделось. Тетка сидела, распространяя слишком пронзительный запах духов, антиперспиранта, немножко пота, а немножко свалки – видимо, вставки на куртке не казались, а были шерстяными и впитывали только так, оттого она и отказалась в шкаф-то, – и слушала.

Даниил начал говорить, иссяк, подождал, покосился на Салтыкова, который показывал, что гостью пора выпроваживать, потом на Оксану, которая, пожав плечами, пошла варить кофе, сам посмотрел в черные дырки и заговорил снова, а потом опять – пока не сообразил, что сейчас начнет выбалтывать то, чего не следует, и, главное, то, что этой Майе Александровне неинтересно и не нужно. Даниил замолчал и предложил кофе, который минут пять стыл перед гостьей. Она посмотрела в чашку, выслушала ироничное пояснение про итальянскую рожковую кофемашину и огляделась, задержавшись на холодильнике. Даниил начал было объяснять про наследство Гусака, но бросил на полуслове. Майя Александровна не слушала. Она, похоже, созрела для вопроса. И, поняв, что Даниил все равно дождется, задала его:

– А… почему именно здесь?

– В смысле, не в центре? Так там пусть начальство сидит. А тут клиентов особо нет, аренда копейки стоит, мы эти хоромы по цене кабинетика на Профсоюзов взяли.

Майя Александровна, распахнув глаза, спросила таким тоном, как будто повторяла уже спрошенное – да на самом деле так и было:

– Почему не у нас?

Даниил растерянно посмотрел на Салтыкова, но предпочел ответить сам, хотя тот уже открыл рот:

– Вот честно говоря, не подумали просто. Зря, конечно. Теперь подумаем, если будет вариант, то, конечно…

Салтыков кивнул. Майя Александровна, не кивая, произнесла:

– А.

А Даниил, не выдержав, продолжил:

– С другой стороны, какая разница-то? Тут пешком даже минут двадцать максимум, на маршрутке пять, от остановки минута, лично замерял. И мне до любой точки участка отсюда быстрее, чем если бы я на Толстого или Красина – или как она там сейчас, Воскресенской, – сидел бы. А воняет здесь не меньше, чем у вас.

– Меньше, – сказала Майя Александровна. – Спасибо за кофе.

Она в первый раз тронула чашку, отодвигая ее, чтобы не сбить. И все равно чуть не сбила краем пованивающей куртки, когда вставала. Даниил переборол желание выругаться, поднялся и пошел провожать. Майя Александровна чуть не сшибла уже Даниила, накидывая куртку, но все равно не обернулась. Не обернулась она, и когда Даниил громко и четко сказал: