Обходя дома корчаковцев, Терещенко добрался и до бывшего штейнеровского дома, хозяйка которого только что продала его неизвестному человеку из города, но как раз оказалась на месте — собирала вещи, затем выслушал бессвязные жалобы Долгушиной и ее снохи, потом навестил Суботникову.

Старуха разговаривала неохотно: она подтвердила, что Михайлов заходил к ней, однако точного времени, когда он ушел, не помнила. Объяснения из нее приходилось буквально вытягивать. Старуха сопротивлялась всеми силами, и уже одно это было подозрительно. Только на двадцатой минуте разговора Терещенко выяснил, что Михайлов расспрашивал старуху о деле Штейнера. Терещенко изумленно приподнял брови. Суботникова опять начала юлить, но потом снова призналась, что это убийство гремело в Корчаковке одиннадцать лет назад. Спрашивать дальше смысла не было: для Терещенко тема разговора была покрыта мраком полной неизвестности.

Следователь вышел из дома Суботниковой в состоянии глубокой задумчивости. Вот уже третий человек сообщал ему, что в последнее время участковый Михайлов активно интересовался обстоятельствами убийства некоего Штейнера. Более того, Суботникова проговорилась, что только что проданный дом, находящийся за два дома от ее собственного — это и есть бывшее штейнеровское имущество.

Терещенко сопоставил два факта: необычный интерес Михайлова к старому убийству и его приход в бывший штейнеровский дом с «дамочкой, выдававшей себя за покупательницу». «Но я сразу поняла, что она такая же покупательница, как я балерина! — возмущенно поведала хозяйка. — Вот когда человек по-настоящему хочет купить дачу, он такой дом, как наш, за минуту берет!» Получалось, что интерес корчаковского участкового был весьма пристальный.

Более того, во всех михайловских изысканиях последней недели его сопровождала молодая и, видимо, приезжая женщина: «наглая» (хозяйка штейнеровского дома), «аферистка» (Долгушина младшая), «уже два месяца вокруг нашей Корчаковки крутится!» (Долгушина старшая), «невеста Михайлова» (один из оперуполномоченных), «внучка какого-то мужика, который утоп у нас здесь лет десять назад, но это все вранье» (Степан Ефимов, больше известный как «Степка-алкоголик»).

В архиве Терещенко узнал, что пострадавший участковый работал с делом Штейнера все последние дни перед субботой, чуть не ставшей роковой. «Может, это как-то связано с его учебой в университете? — с сомнением подумал следователь. — Кто знает, как их теперь учат».

Но проверить не мешало. Терещенко сел за стол и начал перелистывать старые папки.

Да, следователям тогда повезло. Дело Штейнера раскрыли быстро: уже через два дня определился хозяин отпечатков на оставленном орудии убийства: большом мясницком ноже, одним ударом которого было возможно отсечь человеку голову. Хозяин отпечатков оказался ранее судимым, причем судимым за убийство. Невезучим этот гражданин, видимо, был по жизни. Предыдущее его убийство раскрыли так же быстро. В деле значилось, что Ордынский был осужден за преступление, совершенное в начале девяносто первого года.

Но каким же образом он оказался на свободе в августе девяносто второго?

Терещенко перелистнул еще одну страницу и узнал, что Ордынский, оказывается, сбежал из зала суда сразу после оглашения приговора за первое свое преступление!

Таким образом, в момент совершения убийства Штейнера он находился во всесоюзном розыске.

Первый раз Ордынского судили тоже в Новосибирске. Так что парень, видимо, не смог выбраться из города и несколько месяцев внезапно дарованной свободы провел весьма бурно. Его взяли уже в октябре. Вместе со своим подельником Чуманковым он выпивал в ресторане «Мираж» на окраине Новосибирска. О его местонахождении сообщил информатор. Ордынский был сильно пьян и при задержании сопротивления почти не оказал.

Следователи, ведущие дело Штейнера, выяснили, что Ордынский с Чуманковым приехали тогда в Корчаковку поздно вечером. Штейнер их уже ждал с бутылкой водки. Выпили, потом выпили еще, из-за чего-то повздорили, а что было дальше, Ордынский, по его словам, не помнил. Зато помнил подельник — Чуманков, ранее судимый за кражу. Он утверждал, что Ордынский, разозлившись на оскорбительные слова Штейнера и его нежелание помочь другу деньгами, схватил огромный нож, лежавший у Штейнера на столе, и полоснул того по горлу. Штейнер умер сразу. А Чуманков и Ордынский, мгновенно протрезвев, убежали с места преступления. Было это уже утром.

По показаниям Чуманкова было заметно, что этого парня неплохо обработала милиция. Видимо, ему пообещали за сотрудничество значительные поблажки, и он топил товарища как мог. Характер Чуманкова четко проступал на пожелтевших страницах дела. Парень, видимо, был злобным и задиристым в стае, но быстро сдавал позиции при встрече с сильным противником. Его показания были гладкими, без сучка и задоринки. Дали ему, действительно, немного, учтя помощь следствию.

Однако характер убийцы — Ордынского — с каждой новой страницей дела казался Терещенко все непонятнее. Человек, совершивший два убийства подряд, жестокий и отчаянный преступник, способный осуществить побег из зала суда, а затем удачно скрываться под носом у милиции, буквально поднятой на уши после его побега — и потрясающий разгильдяй, уже второй раз забывающий на месте преступления орудие убийства с собственными отпечатками! И это было одно и то же лицо!

Возможно, он был неудачником — Терещенко знал, что такие бывают и в преступном мире, — а возможно, парень просто пошел вразнос, понимая, что благополучное окончание побега почти невероятно и никакая предусмотрительность его уже не спасет. Возможно…

Терещенко вдруг стало любопытно: а при каких обстоятельствах совершил Ордынский свое первое убийство? Почему его так быстро арестовали и в первый раз?

Дело ему выдали довольно быстро.

Да, пожалуй, Ордынский был не только неудачник, но и дурак. Точнее, неудачник потому, что дурак. Такое у Терещенко сложилось впечатление. Первое убийство тоже было пьяной дракой, и он тоже не хотел убивать — просто неудачно ударил — но тогда он, по крайней мере, попытался спрятать орудие убийства. Он вынес его из квартиры, но на улице ему не повезло — вдалеке показался милицейский патруль. Испуганный Ордынский выкинул орудие убийства в мусорный ящик, надеясь, что патруль проедет мимо, но патруль ехал именно к нему: оказывается, соседи, недовольные шумом, вызвали милицию.

Ордынского взяли прямо там, у мусорного ящика. Отпечатки с ножа он стереть не успел и все улики были налицо. Правда, пострадавший — мясник из соседнего гастронома — мог выжить, но к несчастью не выжил: умер по дороге в больницу от потери крови.

Терещенко поднял глаза от бумаг и изумленно осмотрел комнату, словно пытаясь понять, не сдвинулся ли окружающий мир с места от этого невероятного факта, который он только что узнал. Нет, мир с места не сдвинулся. По-прежнему уютно пахло пылью и сухой бумагой, где-то потрескивал электрический обогреватель. «Пожара не боятся!» — подумал он, чтобы взять передышку и прийти в себя.

То, что он узнал, действительно, выглядело странно. И это мягко говоря. Два раза Ордынский убивал в пьяной драке людей, и оба раза первым попавшимся под руку предметом оказывался профессиональный мясницкий нож!