Полине необычным, явно не соответствующим веселому названию: сегодня вечером в театре шла пьеса «Кошмар на улице Вязов», завтра – «Молчание ягнят». Были, правда, и детские утренники с более традиционными постановками – «Красная Шапочка» и «Мальчик с пальчик». Но на фоне вечерних триллеров и эти сказки показались Полине не слишком позитивными: в одной волк с аппетитом съедает бедную бабушку и закусывает Красной Шапочкой, в другой дети попадают в логово людоеда… И кажется, там умный «Мальчик с пальчик» вовремя поменял колпачки, и людоед по ошибке съел своих дочерей… Да, как-то это все неприятно…

Перед входом ребенок лет пяти топал ногами и голосил:

– Хочу на ужастик! Хочу на доктора Лектора!

– Но, Захарчик, это тебе еще рано! – уговаривала его замотанная мама. – Пойдем на «Красную Шапочку»!

– «Красная Шапочка» – отстой! Сама на нее иди!

Полина вошла в здание театра.

– Девочка, еще рано! – остановила ее тетка в спущенных на кончик носа очках, которая, сидя на стуле рядом с входом, вязала носок. – На утренник ты уже опоздала, а на вечерний спектакль…

– Мне не на спектакль, – отрезала Полина. – Мне бы Савву Ивановича найти.

– Ах, тебе Савву Ивановича? – Тетка поправила очки и внимательно посмотрела на посетительницу. – А по какому вопросу?

– По личному.

– Ах, по личному… – Взгляд стал еще более внимательным. – Это ты иди по коридору до лестницы, по ней поднимись на второй этаж, пройди через смотровой балкон, спустись, и там под лестницей будет его комната.

Объяснения были сбивчивыми и не совсем понятными, но Полина поблагодарила тетку и смело пошла в указанном направлении.

Пройдя по узкому коридору, стены которого были увешаны портретами актеров и фотографиями сцен из старых спектаклей, Полина оказалась в небольшом квадратном помещении. Отсюда выходили два коридора: левый – ярко освещенный, правый – полутемный.

Сначала Полина свернула в левый коридор, но он быстро закончился перед неплотно прикрытой дверью. Полина поняла, что ошиблась, но на всякий случай толкнула эту дверь и оказалась в просторной полутемной комнате, стены которой были от пола до потолка увешаны куклами.

Здесь были зайцы и белки, волки и лисы, кошки и собаки; были трехголовые драконы и морские чудовища с многочисленными извивающимися щупальцами; были жеманные красавицы с длинными золотистыми локонами и витязи в сверкающих латах; на видном месте красовался Вий – страшный карлик со свисающими до земли тяжелыми веками.

Полина поняла, что случайно попала в кладовую, где отдыхают между спектаклями куклы, и закрыла дверь в странном смущении, словно увидела что-то, не предназначенное для ее глаз.

Она вернулась к развилке и пошла по правому коридору, решив, что он приведет ее к цели.

Коридор оказался довольно длинным, и лестницы, которую упоминала вахтерша, все не было видно. Вдруг впереди послышались шаги, и из полумрака появился высокий человек. На вид ему было лет пятьдесят, и выглядел он довольно странно: длинные, совершенно белые волосы падали на плечи, лицо было изрезано шрамами, и на нем выделялись удивительно прозрачные глаза.

– Скажите, пожалуйста… – обратилась Полина к незнакомцу, но тот уже прошел мимо нее огромными быстрыми шагами.

Она удивленно обернулась, но коридор у нее за спиной оказался пуст, и даже шагов незнакомца не было слышно. Полина пожала плечами и продолжила путь. На этот раз почти сразу перед ней появилась деревянная лестница с резными перилами. Поднявшись по ней (лестница при этом жутко скрипела), она оказалась на широком балконе, который нависал над большим помещением. Внизу на полу были разложены фрагменты декораций.

Полина поняла, что это тот самый смотровой балкон, о котором ей говорила вахтерша. Видимо, он предназначался для просмотра подготовленных декораций.

Убедившись, что находится на правильном пути, Полина спустилась по такой же скрипучей лестнице и увидела неплотно прикрытую дверь, которая, судя по всему, и вела в каморку Саввы Ивановича.

Подумав, что эта комнатка напоминает каморку Папы Карло из пьесы «Золотой ключик», она подошла к двери и постучала. На стук никто не отозвался. Полина снова постучала, гораздо громче – и снова никто не откликнулся.

– Савва Иванович! – окликнула она сторожа.

Из-за двери по-прежнему не доносилось ни звука. Тогда Полина толкнула дверь и вошла в каморку сторожа.

Это было крохотное помещение со скошенным потолком, в котором едва помещался старый стол и узкая кушетка, накрытая клетчатым байковым одеялом. Еще здесь с трудом разместился большой деревянный сундук с расписанной цветами крышкой. Освещала каморку голая лампочка, вкрученная в патрон, болтавшийся под потолком. Три стены помещения были оклеены яркими афишами спектаклей, которые в разные годы шли в кукольном театре, а на четвертой оказались газетные вырезки, приколотые кнопками.

Полина бросила взгляд на эти вырезки – и удивленно застыла.

На той, что размещалась прямо над столом, она увидела трех улыбающихся девушек на ступенях какого-то внушительного здания. Одна из девушек была обведена красным карандашом, и Полина без сомнения узнала в ней Алису – ту самую официантку, которая была убита в ресторане в роковой день.

Подпись под фотографией гласила: «Лучшие студентки Восточного факультета – Наталья Прокудина, Нелли Розовская и Алиса Лихачева перед поездкой на стажировку в Непал».

– Интересно… – протянула Полина. – Значит, Алиса была не так проста, окончила Восточный факультет, стажировалась за рубежом… Но почему в таком случае она работала простой официанткой?

Вскоре она заметила, что красным карандашом отмечена не только фотография Алисы, но и выходные данные в нижнем углу: «Вестник Санкт-Петербургского университета, 20 сентября 1995 года».

– Что?! – воскликнула Полина удивленно. – Не может быть! Но ведь это газета почти двадцатилетней давности!

И действительно, девушки были одеты не так, как одевается сейчас молодежь, а гораздо проще: на одной дешевые джинсы и самовязаная кофточка, на другой – плохо сидящее платье. На Алисе был джинсовый комбинезон, каких теперь уж точно не носят.

Собственный голос напугал Полину, так странно и гулко прозвучал он в этой пустой каморке, нарушив настороженную тишину. Она зябко передернула плечами и еще раз взглянула на фотографию Алисы, а потом снова на дату – нет, никакой ошибки. Но если в девяносто пятом году ей было двадцать, то теперь должно быть не меньше сорока. А больше тридцати Полина бы ей не дала… Хотя, конечно, некоторые женщины умудряются хорошо сохраниться – но не до такой же степени!

Она перевела взгляд на соседнюю вырезку – заметно выцветшую, явно из газеты еще советских времен. На ней тоже была фотография, по-видимому, первомайская демонстрация. Веселые, оживленные люди шли по улице – с флажками и шарами, рослый мужчина нес на плечах смеющегося ребенка. На заднем плане виднелся портрет Брежнева,