грозящую катастрофу, – он не стал вдаваться в сенсационные детали. Томас Патнэм предоставил «девочкам-провидицам» сообщить «пронзительные и убийственные» новости – режиссер был гением.

5. Колдун

Так страшен был вид этой фигуры, которая – я готов был в том поручиться – только что возникла из ничего, что я сперва бросился бежать прочь, а потом бросился бежать к ней. Но страшнее всего было то, что никакой фигуры там не оказалось [1].

Чарльз Диккенс[41]

Намеки Патнэма показались судьям загадочными, и напряжение длилось целых два дня. Хэторн был готов воспринять их буквально и уже инициировал дополнительные аресты. За последние полтора месяца проявилась масса противоречий – он успешно игнорировал каждое из них [2]. Когда возникало сомнительное обвинение – например, в какой-то момент кто-то оговорил жену доктора Григса, – оно само собой рассасывалось. Так, в неразберихе растворился высокий мужчина из Бостона, о котором говорила Титуба. На его месте возник коротышка из провинции Мэн.

Хэторн ни разу не попросил бойкую Абигейл Хоббс представить суду обещанную ей дьяволом красивую одежду. Не разделял околдованных девочек и не опрашивал их по отдельности, как рекомендовали все судебные инструкции. Не пытался сравнить следы зубов с реальными зубами, а то обнаружил бы интересные результаты: так, у одного из обвиняемых, по словам очевидца, не было «ни единого зуба во рту, чтоб укусить» [3]. Похоже, Хэторна совершенно не интересовало, почему – несмотря на жестокие уколы, укусы, удушения и удары – пораженные колдовством сохраняли прекрасное здоровье. Он верил в реальность их видений, даже когда сам не мог представить себе немолодую прихожанку во всех ее юбках, оседлавшую потолочную балку. Он смотрел на нашествие ведьм, как Коттон Мэзер: оно «направлялось воображением, однако не могло называться воображаемым»[42] [4]. Когда девочки противоречили сами себе, когда неуклюже путались в показаниях, Хэторн не обращал на это внимания и просто отметал факты, не укладывавшиеся в его особенное дело. Ни кусаемые ими кулачки, ни слишком своевременные трансы, ни утверждение Мэри Уоррен, что девочки притворяются, не заставили его задуматься. Все указывает на то, что обвинитель упорно двигался к заранее определенному финалу.

Рядом с Хэторном на слушаниях в суде и на допросах в тюрьме сидел преподобный Николас Нойес [5], пухлый бескомпромиссный поэт[43]. Уже десять лет, как свой человек в Салеме, Нойес был приятным собеседником, жизнерадостным и остроумным, а также владел лучшей в округе библиотекой, что в Массачусетсе считалось очень престижным. Будучи сыном эссекского окружного судьи, сорокапятилетний пастор чувствовал себя в суде в своей стихии. Он водил дружбу с Патнэмами и близко общался с братьями Сьюэлл. Он играл существенную роль в процессах, «прощупывая» подозреваемых перед дачей показаний, оценивая доказательства, высказывая свое экспертное мнение и не давая подозреваемым вставить слово. В какой-то момент он провел в зале суда эксперимент со сжиганием бумажных фигурок. Он останавливал любого подозреваемого, пытавшегося цитировать в свою защиту Писание. Ни Нойес, ни Хэторн, судя по всему, не полюбопытствовали, почему, когда Бишоп ночью навалилась на свою жертву в постели, едва его не задушив, его жена, спавшая рядом, ничего не увидела и не услышала. Или почему уносимые дьяволом дети никогда не пропадали из своих домов. Кое в чем не было логики. Кое в чем не было смысла. Зачем, например, Титуба села на палку и полетела на встречу, проходившую на ее же заднем дворе?

Хэторн безжалостно допрашивал подозреваемых и автоматически отправлял их в тюрьму. Если в прошлом вы совершили преступление, он раскапывал его с помощью «быстрого перекрестного допроса», рекомендованного при соответствующих обстоятельствах [6]. Каждый подозреваемый, представший перед ним 22 апреля, отправился ожидать суда в тюрьму – вне зависимости от того, заявлял он о собственной невиновности или признавался в колдовстве. С одной стороны, Хэторн не хотел искушать судьбу. В салемских домах эхом рикошетили «скорбные вопли их детей и слуг», по выражению Мэзера [7]. Симптомы были ужасающе, душераздирающе достоверны, беснование остановило всю жизнь в округе. А ведь земля как раз оттаяла, и у фермеров начинался самый хлопотливый период в году. Пришло время пахать и сеять, готовить почву для посадки зерновых, стричь овец и мыть шерсть. С другой стороны, у Хэторна имелись причины судить с осторожностью. Колдовство считалось самым тяжким преступлением. Его было легко увидеть и трудно доказать. Существовало три возможных сценария: девочки околдованы; девочки притворяются; плетется некий заговор. Ситуация была непонятной и, как всегда бывает с непонятными ситуациями, казалась одновременно необъяснимой и очевидной. Хэторн выбрал сценарий с колдовством и сосредоточился на его выявлении. Не все разделяли его убеждение. Во время стремительного расследования некоторые из первых подозреваемых согласились, что на девочек что-то повлияло, но не считали, что дело в колдовстве. Хэторн продолжал процесс так, словно ему лучше знать. В конце концов, что еще может говорить ведьма в суде? Более того, у него в руках – причем уже семь недель – имелось неопровержимое свидетельство, исключительное доказательство колдовства. «Ведьмы нередко признаются», – писал британский судебный эксперт, к мнению которого чаще всего обращались в Салеме [8]. Титуба сфабриковала дело для Хэторна. Крошка Дороти Гуд и дикарка Абигейл Хоббс стали ему опорой.

И все же Хэторна грыз маленький, но неприятный червячок сомнения. Получив загадочное послание Патнэма, 22 апреля он провел эксперимент [9]. В ту пятницу в Салеме прошли два необычных собрания. Причем слушание Хэторна оказалось менее сенсационным, что о многом говорит. Настоящий же аншлаг случился в деревенской молельне, все скамьи и галереи были так забиты народом, что не было видно окон. В этой давке обвинители щурились и тянули шеи, пытаясь что-либо разглядеть. Вооружившись полным списком подозреваемых, Хэторн без вступительного слова велел приставу ввести первую из них. «Мерси Льюис, – воззвал он к девятнадцатилетней девушке, стоящей в первых рядах, – ты знаешь ту, что стоит у барьера?» Все растущее количество ведьм, должно быть, тревожило судью. Либо же несоответствия в показаниях начали его беспокоить: возможно, он вызвал служанку Патнэмов, потому что ранее она колебалась. Мерси казалась зачинщицей в стане девушек постарше. Подозреваемую она опознать не смогла[44]. Хэторн обратился к следующей обвинительнице – скорее всего, юной Абигейл, племяннице Пэрриса. Та словно онемела.

Положение спасла младшая Энн Патнэм, верно опознав Деливеранс Хоббс, мачеху Абигейл Хоббс. Энн заявила, что эта женщина из Топсфилда мучила ее. Повернувшись к обвиняемой, Хэторн прогнал ее по уже привычному кругу вопросов: зачем она третировала этих людей, как начала колдовать; кто, если не