о химическом составе воды, об особенностях почвы; он делал пометки в блокноте. Наконец-то я почувствовала, что приношу пользу, даю советы по правильному подбору мхов для сада, так, чтобы мох восстанавливался естественным образом. Я просветила Мэтта относительно этики собирания диких растения: лес не должен становиться питомником для его сада. Последний будет успешно развиваться, только если станет самоподдерживающимся. В центре сада стоял обработанный валун, выше меня и Мэтта, покрытый красивыми мхами. Каждый пучок, тщательно подобранный, оттенял неправильные формы камня. Впадина, возникшая вследствие эрозии, была заполнена идеальным шариком Bryum. По художественному уровню этот объект мог сравниться со всем, что я видела в галерее, и однако, в нем содержалось нечто фальшивое: то была лишь подделка природы. Plagiothecium не водится в таких впадинах, Racomitrium не обитает в одной среде с Anomodon, хотя, помещенные рядом, они великолепно смотрелись по колориту. Владелец хотел, чтобы всё было подлинным: разве это прекрасное, но насквозь искусственное творение соответствовало его же стандартам? Из живых существ мхи стали простым материалом для художника: так делать нельзя. «Как вы добились того, что все они растут вот здесь? — с сомнением спросила я. — Очень необычно». Мэтт улыбнулся, как ребенок, заткнувший за пояс своего учителя, и ответил: «Суперклей».

Сад мхов нелегко поддерживать, и я была впечатлена их успехами. Но какое отношение к восстановлению экосистемы имели все эти грузовики и рабочие? Когда мы наконец вышли из дома, я не увидела никакого сада с местными видами растений, только скелет сооружаемого поля для гольфа. С голой земли поднялся небольшой вихрь пыли. В ожидании травы, дорожки для тележек были выложены большими каменными плитами — громадными кусками слюдяного сланца, прожилки которого блестели золотом на весеннем солнце. Дренажный пруд посреди поля окружала стена, камням которой недавно придали ступенчатую форму.

Мэтт отвел меня на вершину каменной стены, и мы обозрели окрестности. Бульдозеры скребли и толкали земли, перекраивая участок для будущих игр. Мэтт объяснил, что владельцу не хочется видеть необработанный камень вокруг пруда. Тот выглядел так, как будто его только что взорвали, и на самом деле так оно и было. Владелец попросил, чтобы я поделилась методом выращивания мхов, способных покрыть стену. «Она послужит задником для поля, и владелец желает, чтобы всё выглядело так, будто стена стоит здесь много лет, — сказал мой провожатый. — Словно ограда старинной английской кладки. Мхи состарят ее, и надо как-то заставить их расти». Для суперклея поверхность была слишком велика.

Лишь очень немногие виды могут селиться на шершавой поверхности кислой горной породы, и ни один из них не выглядит роскошно. Большинство образует жесткую темную корку, хорошо приспособленную к суровому окружению, — но гольфист, проходя мимо, не обратит на нее внимания. Черный цвет мху, растущему на солнце, придает антоциан — растительный пигмент, защищающий растение от губительного ультрафиолетового излучения, которого могут избежать его тенелюбивые собратья. Я объяснила, что рост мха в сильнейшей степени зависит от поступления воды, а на этой голой скале ей просто негде взяться. Без влаги мох будет расти веками, а получится всё такая же черная корка. «Не вопрос, — ответил Мэтт. — Можно установить систему увлажнения. Или даже сделать водопад для орошения всей этой штуки, если будет надо».

Как видно, деньги не были проблемой. Но камню требуется время, а не деньги. Правило «Время — деньги» не работает, если переставить местами одно и другое.

Я попыталась составить дипломатический ответ. Даже без системы орошения зеленый ковер, нужный владельцу, возникнет лишь через несколько поколений. Собственно, дело заключалось не в самом росте: критический момент в этом смысле — образование колонии мха. Я потратила немало усилий, выясняя, каким образом мох решает поселиться на камне. Мы знаем, как это происходит, но очень смутно представляем себе, почему. Разносимые ветром споры, мельче частичек пыли, нуждаются в стимулировании для созревания: речь идет о правильном микроклимате. Голая скала — неблагоприятное место для обитания мха. Надо, чтобы поверхность камня обработали ветер и вода, чтобы ее протравили кислоты, содержащиеся в лишайнике. Тогда из споры выйдут тонкие зеленые нити, протонемы, которые прочно прикрепляются к скале. Если они выживут, то дадут крошечные почки, затем — лиственные побеги. Ставя опыт за опытом, мы поняли: вероятность того, что спора мха даст побег, исчезающе мала. И всё же при определенных обстоятельствах, по прошествии достаточного времени, мох покроет скалу, как покрывает старую невольничью ограду из камня. Итак, создать колонию мхов на камне — непростое дело, это загадочный, одноразовый феномен, и я совсем не знаю, как его воспроизвести. Я очень хотела бы выступить в роли успешного консультанта, решающего все проблемы, но мне пришлось сообщить плохие новости. Ничего не выйдет.

Всякий раз, когда мы переходили на новое место, Мэтт говорил что-то в рацию. Неужели кому-то было дело до того, где мы есть? Мы зашагали назад к дому, возле которого самосвалы выгружали большие камни. «Здесь соорудят террасу, — сказал Мэтт. — Владелец хочет, чтобы на всех этих камнях тоже был мох. Всё будет в тени. Как думаете, мы вырастим их тут? Если поставить систему увлажнения?» Он настойчиво добивался своего. Можно пересадить гигантские дубы, почему нельзя сделать того же самого со мхом? Почему нельзя просто пересадить его с одного камня на другой? Разве он не выживет, если обеспечить ему тень, нужную влажность и температуру? и вновь ответ был не тем, который хотел бы услышать владелец.

Может показаться, что, поскольку мох не имеет корней, переправить его на новое место несложно. Но мох — совсем не то, что клумба с многолетниками, которую я могу передвигать по саду наподобие предмета мебели. Отдельные мхи, живущие на земле, как Polytrichum, поддаются перемещению, напоминая в этом смысле кусок дернины, но те, которые предпочитают камни, необычайно устойчивы к одомашниванию. Даже при величайшем тщании попытка перенести мох с одного камня на другой, как правило, обречена на неудачу. Возможно, при этом рвутся почти невидимые ризоиды или необратимо повреждаются клетки, либо, воспроизводя их среду обитания, мы упускаем что-то принципиально важное. Мы не знаем толком. Но мох почти всегда погибает. Думаю, это что-то вроде тоски по дому. Мох очень привязан к месту рождения — мало кто из современных людей способен это понять. Для полноценной жизни ему нужно оставаться в этом месте. Его существование поддерживается усилиями предыдущих поколений лишайников и мхов, обживших этот камень. Когда споры искали, куда бы приземлиться, их предки сделали выбор и твердо держались за него. Перемещение — это