Он немного помолчал, а когда снова открыл рот, голос его изменился почти неуловимо. Почти, потому что моя интуиция тоже не на помойке найдена и кое в чем я разбираюсь. Так или иначе, но я внутренне напрягся, когда он сказал чуть изменившимся голосом:

— Я вам не верю.

Так и есть. Словно из воздуха материализовались давешние парни, которые около входа просили у меня закурить. Это был сигнал — его слова «я вам не верю», ежу понятно.

— Ну вот, здрасьте, — недовольно произнес я. — Что такое? Опять закурить? Я же сказал вам — не курю. Впрочем, можете попросить у моего друга, — несколько самонадеянно показал я на своего визави. Тот даже поперхнулся от моего нахальства и, поперхнувшись дымом, закашлялся.

Это была его единственная ошибка за весь разговор, но и ее оказалось достаточно.

Видит Бог, я не хотел, чтоб он закашлялся. То есть, разумеется, я, может быть, и хотел, но вовсе не рассчитывал, что моя наглость с обязательной очевидностью будет иметь столь благоприятные для меня последствия.

Итак, он закашлялся и на какую-то долю секунды потерял над собой контроль, а когда это мгновение прошло, к виску его был приставлен пистолет — мой. Второй рукой я сжал его горло, что, боюсь, в его положении кашляющего человека было не слишком приятно.

Парни не успели достать свое оружие.

— Тихо, — предупредил я их. — Или я прострелю ему башку. Руки в замок прямо перед собой, чтоб я видел. Быстро, ребята, это в ваших интересах.

Парни зыркнули на меня недобрыми, прямо скажем, очами и, сцепив пальцы рук в замок, вытянули их вперед. Все было как нельзя лучше.

— Не надо предпринимать ничего лишнего, — попросил я их. — У меня, как вы понимаете, есть разрешение на ношение оружия. Пристрелю, и меня даже не арестуют, это я вам как следователь Генпрокуратуры говорю.

Мужичонка под моей рукой хрипел и кашлял. Я сжалился над ним и чуть ослабил хватку. Он стал глотать воздух, разевая рот как рыба. Парни смотрели на него немного испуганно. Их можно было понять.

Я зашел мужику за спину и уперся стволом пистолета в его лопатку так, чтобы этого нельзя было заметить со стороны. Если кто-то и увидел бы нас сейчас, то подумал бы, что стоят обычные мужики и соображают на четверых. Знакомая, простая и ясная картина.

— Короче, — проговорил я. — Говорите быстро и не раздумывая. По какому поводу собрались? Что у нас сегодня? Ликвидация Турецкого? Быстро!

Произнося последнее слово, я ткнул пистолетом в спину мужичонки.

— Нет, — быстро ответил тот. — Какого черта? Кто станет убирать работника прокуратуры? Вы что, с ума сошли?

— К сожалению, — сказал я ему, — звание сотрудника прокуратуры — не гарантия от покушений. Кто вы такие?

— Послушайте, Турецкий, — говорил пока только тот, кому я упирался стволом пистолета в спину. — Не валяйте дурака. Мы тоже работаем на вполне конкретные органы, и вам это хорошо известно. И перестаньте тыкать в меня этой штукой, без пули дырку сделаете.

— Обязательно сделаю, — пообещал я ему, — если, в свою очередь, вы сами не перестанете валять дурака. Кто вас послал ко мне?

— Ответа не будет, Турецкий, это вы тоже хорошо знаете. Так что можете стрелять!

Ну прямо Шекспир какой-то!

— Зачем вы вызвали меня на встречу, если ничего сообщать не собирались и если, как вы утверждаете, не собирались меня убивать? — спросил я, хотя мог и не спрашивать. Я уже знал ответ.

— Черт с вами! — выругался мужичонка. — Мы собирались вас только немного испугать. Чтобы вы кое-что нам рассказали.

Да, так я и думал, что-нибудь в этом роде. Они хотели не дать мне информацию, а получить ее.

— А какого рода информацию вы хотели получить от меня?

— Вы — болван, Турецкий, — немного устало сказал мне человек, которого я держал под дулом пистолета, чем вызвал мое безотчетное уважение. — Вы больше ничего не услышите ни от меня, ни от моих товарищей. Так что или стреляйте, или перестаньте, повторяю, валять дурака. Считайте, что не было ничего: ни разговора, ни встречи. Тем более что все и так закончилось ничем. И для вас, и для нас.

Он был прав. Не буду я в него стрелять — хлопот потом не оберешься. Но кое в чем он ошибался, причем ошибался по-крупному.

Я отпустил его и водрузил пистолет на обычное место. Вообще-то я не ношу постоянно с собой оружия, но не взять его с собой сегодня было бы глупо.

— Итак, господа, — смотрел я на своих противников, улыбаясь им как можно приветливее, — подведем некоторые итоги. Вы можете расцепить руки, ребята, — разрешил я парням.

Те послушно опустили их чуть ли не по швам, все время глазея на меня, как на человека, который на их глазах только что совершил чудо — разбросал роту спецназовцев, например.

— Что мы имеем? — продолжил я. — Мы имеем две конторы, работающие друг против друга, вместо того чтобы объединить свои силы, что было бы логичней. Не так ли?

— Объединить? — быстро переспросил меня мужичонка. — Против кого?

«Стоп себе, не дурак ли я?» — так любил приговаривать мой друг Толя Ивочкин в годы нашей юности, когда начинал проигрывать мне в шахматы.

Хитер мужик, хитер.

— Мало ли? — индифферентно отозвался я. — Вот вы — кого ищете? — наивно спросил я их.

Они не ответили.

— Вот, — заключил я. — Не хотите говорить. А могли бы.

Фу-у… Ну и разговорчик.

— Кстати, — вспомнил я. — Ну так что там насчет Аничкина? Вы, кажется, хотели поделиться со мной какой-то информацией. Или я что-то путаю?

Мужичонка как-то по-особому посмотрел на обоих парней, и те дематериализовались в пространстве. Только что были тут, с нами, и вдруг буквально на глазах испарились.

— Вот что, Турецкий, — сказал он мне. — Вы, кажется, человек умный.

— Спасибо.

— Не за что, — кивнул он. — Так вот, умный вы наш Турецкий. Могу дать вам совет, причем от себя лично, а не от кого-то из нашей «конторы». Держитесь от этого дела подальше. Вы поняли меня?

— Не совсем, — признался я. — От какого конкретного дела вы советуете мне держаться подальше? Что вы вообще знаете о наших делах?

Он помотал головой, как раздраженный ишак. Или осел, если кому не нравятся ишаки.

— Я говорю об Аничкине. Только о нем. И больше я вам ничего не скажу. Держитесь от него и от этой истории подальше. Это сэкономит вам массу времени и нервов.

— Вы всегда заботитесь о близких с таким трогательным вниманием? — спросил я у него. — С чего это вдруг такое внимание?

Он посмотрел на меня как-то по-новому, с какой-то заинтересованностью, что ли.

— Вы мне нравитесь, Александр Борисович, — просто сказал он. — Поверьте, я и так говорю много лишнего. Но… Аничкин вам не по зубам. До свидания.