И, повернувшись ко мне спиной, он пошел по той же дороге, по которой привел меня сюда. Я напряженно смотрел ему вслед, пытаясь поймать какую-то мысль, настойчиво бьющуюся в мой мозг, но почему-то все время отскакивающую от него. Наверное, мне мешал его вид. Уж слишком непохож был этот праздный гуляка на человека, который только что давал мне советы не усложнять себе жизнь.

Я попытался успокоиться и пошел за ним. Не с целью догнать его, просто надо же было мне выйти отсюда, а другой дороги я не знал. Я шел по тропинке и, расслабившись, пытался понять, что же все-таки меня в нем зацепило.

То, что Аничкин попал в передрягу, ясно как день. Причем ситуация, судя по всему, была там наисерьезнейшая, тоже более чем очевидно. Ведь не случайно меня пытались запугать, или, как в таких случаях говорят, предупредить.

Стоп!

Вот именно, Турецкий, — предупредить.

Мысль, которая до этого мгновения была неосязаемой и бесплотной, приобрела плоть и кровь. Меня предупреждали — это же понятно!

Что, в сущности, произошло в последние полчаса? Глупость какая-то, иначе и не назовешь. Сработали эти ребята на редкость бездарно и непрофессионально, словно они вовсе не из компетентных органов, а из заштатного частного агентства. Да что там, частные агентства работают лучше и толковей, чем эти недоумки.

Я как-то видел показательные выступления одного фигуриста, не помню его фамилии, да теперь и не важно. Фигурист тот изображал из себя человека, который не может стоять на коньках. Он так размахивал руками, ногами, всеми частями вихляющегося во все стороны тела, что казалось: вот-вот грохнется на лед. Весь зал затаив дыхание ждал, когда он упадет и разобьет себе нос. Но он не упал. Это была феерия, это было высочайшее мастерство: он катался на коньках, как Бог, этот фигурист. И в этом и заключался его профессионализм. Он сумел убедить публику в том, что не умеет стоять на коньках.

Не верю я в некомпетентность компетентных органов — вот что я хочу сказать. Меня только что хорошенечко надули, разыграв самый настоящий спектакль, где каждый из троих назубок знал свою роль. Причем исполнитель главной роли, то есть я, даже не подозревал, что участвует в откровенном лицедействе.

Я остановился — у меня вдруг резко заболела голова. Что же, черт возьми, происходит?!

Если я прав в своих рассуждениях, то тогда один небольшой, но весьма существенный вопрос: зачем?

Зачем им вся эта комедия? Запугать? Глупо, бездарно, просто идиотизм. Предупредить? О чем? Об Аничкине? Откровенно плохо. Но зачем тогда, зачем?!

Спокойно, Турецкий, спокойно. Подумай, что ты имеешь в результате того, что произошло. Итак: ты знаешь, что Аничкин попал в сложную ситуацию, причем не просто попал. Опасность грозит и тому, кто соприкоснется с тайной Владимира Аничкина. Правильно? Правильно. Пойдем дальше.

Кто-то разыгрывает комедию, причем изначально плохо, как бы не уважая тебя. Но этот человек сказал, что тебя уважает, и, хотя таким словам в подобных ситуациях грош цена, говорил он так, что не верить ему невозможно. И что? А то, что человек, который тебя уважает, делает вид, что не уважает. Это говорит о чем-нибудь? Говорит. Они сделали все, чтобы ты их раскусил. Но опять же — зачем?

Глупый ты человек, Турецкий, а еще следователь со стажем. Если они играют так, чтобы ты их раскусил, если они уверены, что ты поймешь их игру, это значит, что тебе дают знак. Какой? Очень простой. Ты можешь думать все, что угодно, но раз они так топорно работают и не скрывают этого, означать сие может только одно: в компетентных органах работают люди, которые догадываются о многом, но которые не могут в силу разных причин открыто встать на твою сторону. И стать твоими союзниками. Однако то, что они сочувствуют тебе, — это ясно. И на свой страх и риск они разрабатывают замысловатую комбинацию и разыгрывают ее перед тобой, надеясь, что ты тоже не лыком шит.

Нет, все получается слишком сложно, засомневался вдруг я. Почему бы просто не подойти и не сказать: мол, знаем мы, Турецкий, о твоих проблемах, рассчитывай на нас, мы патриоты, и всякое такое.

Щас! Подойдут они, скажут. Разбежался, Александр Борисович, размечтался. Ты даже не знаешь, чем они дышат в этих своих органах. И как далеко вообще запустило свои щупальца это Стратегическое управление. Если оно существует, конечно. А из какой «конторы» они сами? Из ФСБ, из Стратуправления или еще откуда-то?

Голова разболелась невыносимо. Выпить, что ли? Ладно, Турецкий, что за порочные мысли в самый разгар рабочего дня?

И все равно: что же им от меня было надо?

3

Было что-то около часа ночи.

Володя Аничкин не торопясь ехал домой. Тверская улица необычно опустела. На всем ее протяжении от Моховой до площади Маяковского он заметил лишь пару подгулявших компаний, припозднившуюся проститутку на обочине, уперевшую руки в бока, да старуху бомжиху, сидящую на тротуаре и перебирающую свои старые, чем-то туго набитые полиэтиленовые пакеты.

«Интересно, что бомжи носят в этих пакетах? — почему-то подумал Аничкин. — Неужели весь свой гардероб?»

Несколько минут он сосредоточенно размышлял над этим вопросом:

«Хорошо еще, что не высокообогащенный плутоний. А впрочем, кто может это гарантировать?»

Володя тряхнул головой и вернулся к прежним своим мыслям.

Когда он окончательно понял, что в сейфе его кабинета хранятся самые настоящие ядерные чемоданчики, а никакая не имитация, как он думал до сей поры и в чем его пытались убедить вчера вечером, то сразу же попытался связаться с генералом Петровым. Однако с работы тот уже ушел, а дома у него телефон не отвечал. Была пятница, и, весьма возможно, он, как тысячи других москвичей, после работы отправился на свою дачу.

«Нет, я до него все-таки доберусь», — упрямо сказал себе Аничкин и стал звонить всем своим знакомым подряд, чтобы выяснить телефон дачи Петрова. Но и там никто не брал трубку.

Аничкин не знал, что ему делать дальше. Часы показывали начало десятого, и скоро пора было идти на встречу с Мажидовым. Но если «Самумы» оказались настоящими, то и все остальное может быть не бракованным, как утверждал Мальков, а тоже вполне пригодным к употреблению. Тогда получится, что он, Аничкин, снабжает оружием дудаевцев. И самое главное — делает это по поручению довольно странного, почти подпольного органа, в легитимности которого он был совершенно не уверен…

Да, совершенно не уверен. Эта мысль только что пришла ему в голову. Аничкин еще не видел ни одной бумаги, на которой бы стояла печать Стратегического управления. Это название он лишь услышал, да и то при довольно подозрительных обстоятельствах. Пластиковая карточка не в счет: изготовить ее при доступе к специальной аппаратуре Главного управления контрразведки не составляло никакого труда. А члены Стратегического управления безусловно имели доступ к самым важнейшим секретам ФСБ.

Какие же выводы следовали из всего этого?