тихо вышла в коридор и осторожно, чтобы никто не услышал, прошла к спальне, где ночевал Антон.

Поставив свечу на стол, Канна продолжила путь к постели. Она уже видела устремлённый к ней взгляд. Антон смотрел в ответ с тем же желанием. Его глаза блестели, а рука приподняла одеяло, куда желанная гостья медленно устроилась и прижалась к груди…

— Всё же решила ответить мне? — тихо произнёс он.

— Некуда идти мне, — положила она голову ему на грудь.

Антон обнял одной рукой её тело, а другой стал поглаживать по голове.

— Вернуться к мадам Флор, быть Канной? — продолжала она, словно размышляла. — Там меня снова схватят, вернут умалишённым, как предупредила Флор… Нет жизни дальше, пока есть такие люди, как архаровцы.

— Один из них тобой пользовался и предал, — тяжело вздохнул Антон. — Но ведь и я архаровец.

— Бывший, — взглянула прослезившаяся Канна.

— Хорошо, — нежностью отозвался он с улыбкой.

— Как ты её любил? — вдруг спросила она, и Антон покачал головой:

— Не знаю… И не знаю, почему люди расстаются… Любят, клянутся в вечности, а потом куда-то всё пропадает. Становятся чуть ли не врагами иногда.

— Врагами тоже становятся.

— Да… Я попал в такой же водоворот судьбы, но и теперь не могу найти ответа на вопрос.

— Почему всё так вышло?

— Я так не хотел.

— Думаешь, стать твоей содержанкой — радость больше? — усмехнулась тогда Канна.

Антон же снова тяжело вздохнул, а она добавила:

— Мне часто думается, что всё, что переживаем, не случайно и суждено не случайно пройти… Не была бы я у мадам Флор, не повстречала бы архаровца… Не попала бы в доллгауз, не встретила бы Вас…

— Тебя, — поправил он её речь, и Канна, вспомнив, что они были на ты, усмехнулась:

— Да…. тебя.

— И с этого момента ещё одно есть предложение, — одарив её губы теплом поцелуя, сказал Антон.

Канна видела в его глазах серьёзность. Она чувствовала решимость его, а в себе замечала, как вдруг спокойно в его руках, как ни с кем никогда не было. В первый раз в жизни Канна ощутила себя нужной, защищённой…. свободной. Терять всё это так не хотелось! Только знание реальной жизни не подпускало мечты дольше, чем на несколько секунд…

Словно очнулась ото сна, Канна покинула постель и встала к окну.

— Твои друзья счастливые, — выдержав паузу, сказала она. — Они так милуются, будто любовь только началась.

— Я не договорил, — встав рядом, Антон взял её за руку.

Он взглянул на еле видные обнимающиеся силуэты у стога травы и повёл Канну обратно к кровати:

— У меня есть ещё одно предложение для нас.

— Для нас, — усмехнулась она, давая понять, что не стоит надеяться на что-то хорошее.

Однако Антон был полон иных убеждений.

— Я больше никогда не хочу ни называть, ни слышать в твой адрес имени Канна… Ты — Анна…

Он сел с нею на краю постели. Они смотрели в глаза друг друга и слов было не нужно. Невольные слёзы навернулись на глаза от пронзающего изнутри чувства. Долгим и нелёгким казался им путь, который прошли к этому дню, к осознанию того, для чего всё было и что теперь обрели через потери и… через боль…

Глава — Эпилог

— Может стоило и мне жениться, — сказал своим гостям на следующий день Архаров, когда провожал. — Ведь у вас, вон, сколько приключений вышло, а всё же обрели счастье.

Довольный, что они приезжали, что Варвара нашлась, он чувствовал себя более позитивно, чтобы жить здесь в уединении…

— Без борьбы, увы, ничего не заслужить, наверное, — улыбнулся Алексей.

— Дай Бог, чтоб и дальше счастье было со всеми вами, — пожелал Архаров.

Он окинул каждого добрым взглядом и крепко обнял прильнувшую к нему Варю:

— Я буду навещать! Мы будем вместе! Я обещаю, мы подождём, но мы не расстанемся! — торопилась она всё сказать.

— Не расставайтесь, — соглашался счастливый тот, и все с умилением засмеялись.

— А путь держать долгий, — молвила Софья.

— Дней пять добирались, — подтвердил Краевский. — Почти не отдыхали!

— Это до Москвы столько, а нам ещё в Петербург! — похлопал его по плечу Антон.

Он взял Анну за руку, от чего та тут же робко опустила взгляд, а Софья невольно вздохнула. Она почувствовала, как на душе всё же стало легче. Жалость от того, что счастье не каждый находит сразу с тем, кого повстречал на пути любви, не покидала, но вера возросла в то, что истинная любовь всё же приходит к каждому. Остаётся лишь её распознать…

— Ничего, — любимый обнял Софью у кареты. — Скоро будем дома.

— По детям соскучилась, — прослезилась она от счастья. — А ещё по вальсам скучаю. Жаль, что их отняли у нас, как только матушка-императрица Екатерина покинула мир живых.

— А мы втихаря, дома…. чтоб никто не слышал и не видел, — игриво прошептал Алексей.

Они засмеялись, усаживаясь в экипаж, как и их друзья. Никаких тревог больше не было. Никаких сомнений в правильности выбранного пути…

…В Петербурге Алексей снова отправил прошение об отставке, не посещая на тот раз дворца, не желая общаться ни с кем более. Отпуск Алексею выписали сразу, дел пока никаких не поручали. Ждать же ответа об отставке пришлось всё же ещё год. И только тогда узнали, что на решение императора позволить уйти в отставку повлияло множество людей.

Оказалось, доброе слово замолвил князь Безбородко, друг Львова Николая Александровича, когда была возвращена утерянная книга. Хоть Львов эту книгу и скрыл вскоре (то ли уничтожил, то ли она снова потерялась), но за счастливое будущее Алексея, а вместе с ним и его друзей, просил помочь.

Макаров так же пытался, на протяжении всего года, уговорить императора и тех, кто влиял на решение, чтобы отпустили Алексея в отставку. Когда же всё случилось, он лично привёз сей документ к Алексею вместе с медалью за заслуги перед Россией.

Вместе с тем он привёз и приглашение во дворец. Там очень скоро Софье торжественно вручили медаль «кавалерственной дамы». Именно такую, какую видели на балу в Москве у нескольких особ.

Подруги же Софьи вскоре стали рассказывать, что может на решение быть более мягким и помогать людям дойти до желанного счастья повлияла некая фаворитка императора. Каждый знал её имя. То была пятнадцатилетняя княжна Лопухина.

Император встретил её в Москве, где был восхищён приёмом и где тепло людей восхищало, на что он говорил:

— Московский народ любит меня гораздо более, чем петербургский; мне кажется, что там теперь гораздо более боятся, чем любят…

Тогда-то, познакомившись с Лопухиной и узнав