Внезапно на сцене вспыхнул яркий свет, потом все погасло, а когда подиум снова осветился тусклыми огнями, ведьмовской хоровод уже распался.

Мать всех ведьм в белом балахоне опять находилась на сцене, около вуазена, она торопливо листала его.

– Наступил новый сезон ведьм! Он принесет нам удачу и магические силы. Вознесем хвалу нашей первородной матери!

Ведьма в белом принялась что-то бормотать, все стали повторять за ней, а потом опять пустились в пляс, только уже в другом направлении.

Ада подумала о том, что подобные интенсивные физкультурные экзерсисы вряд ли по нраву ее бывшей начальнице Вике – та со своими костылями и загипсованной ногой не могла принимать участие во всеобщей ведьмовской вакханалии.

– А теперь наступает время принести дары!

На сцене возникли особы в красном, которые держали трех отчаянно бьющихся петухов – белого, черного и рыжего.

Мать всех ведьм, в руке которой блеснул кривой нож, подошла к белому и…

Ада закрыла глаза. Судя по ликующему поведению тех, кто окружал ее, особа в белом балахоне принесла бедных птичек в жертву. Когда Ада осторожно приоткрыла один глаз, то увидела три обезглавленные петушиные тушки, лежащие на сцене, залитой кровью.

Неужели во время этого спектакля требовалось подобное зверство? Петухи-то в чем виноваты?

Вся ведьмовская магия, которая до этого действовала на Аду, вдруг прошла, и девушка захотела одного: уйти отсюда как можно быстрее.

Ей было все равно, подлинная это ведьмовская месса или всего лишь ее имитация, она ощущала легкую тошноту и головную боль.

Нет, это не ее мир, не хочет она быть частью сообщества ведьм, которые убивают бедных птичек.

И не только.

Но возможности покинуть зал не было, ее окружали особы в черном, и Ада элементарно не знала, где выход.

Если он вообще во время шабаша открыт.

– Сестры! Мы принесли первую из трех жертв, самую малую, наступает время второй…

Ведьмы в красных балахонах вывели на сцену трех собак на поводках, также белую, черную и рыжую.

Нет, они что, теперь будут отрезать головы собакам? Видимо, да.

И это вторая жертва. А какая будет третья – три девицы, блондинка, брюнетка и рыжая?

Ада отчего-то этого уже не исключала.

– Кто хочет помочь нашей матери? – вопросила одна из особ в красном, и по залу пронесся гул голосов.

Ведьмы со всех сторон изъявляли желание ассистировать при убийстве бедных собачек, и Ада, осматриваясь в поисках выхода, приняла решение: нет, принимать участие в этой бесовщине она не намерена.

Одно дело поскакать в экстазе вокруг сцены, и другое – заниматься черт знает чем.

Да, черт, вероятно, очень даже хорошо знал. Интересно, общение с нечистым в повестке ведьмовской мессы было предусмотрено?

Ада этого не знала и знать не желала. Она, расталкивая тянущихся к сцене ведьм, стремилась оказаться у стены. На нее шикали, кто-то сильно толкнул и даже ударил в спину, причем пребольно, но Ада хотела одного: уйти отсюда.

Посмотрела – и хватит.

Наконец она оказалась около стены. Вздохнув, Ада старалась не прислушиваться к тому, что происходило на сцене, откуда доносился жалобный собачий вой. Касаясь рукой стены, девушка шла вдоль нее, желая отыскать выход. На сцене творилось то, к чему она не хотела иметь ни малейшего отношения. Вдруг ее пальцы нащупали дверной проем.

Наконец-то!

Только дверь, которая вела обратно в ведьмовскую гардеробную, была закрыта.

– Кто еще хочет помочь нашей матери? Наверняка вы все?

Нет, не все! Ада в отчаянии толкнула дверь, и та вдруг поддалась. Ну наконец-то!

– Не бойся, это важная часть нашего ритуала! Держи нож вот так, она тебя не укусит…

А надо было бы, чтобы укусила, да как можно больнее – в комитет по защите прав животных, что ли, на ведьм пожаловаться?

– Отлично! И у вас есть еще один шанс принять участие во втором даре до того, как мы перейдем к главной, третьей, жертве!

Вызвать, что ли, полицию?

Ада оказалась в гардеробной, и в этот момент случилось что-то неожиданное. В большом зале вдруг погас свет, а потом раздался оглушительный хлопок. Послышались вопли, и Ада, потратив драгоценные минуты на то, чтобы отыскать свой рюкзак у стены (света в гардеробной больше не было), запутавшись в балахоне и не в состоянии стянуть его, плюнула на это и двинулась к лестнице, которая вела наверх.

Вопли усилились, послышался ряд новых хлопков, в гардеробную вдруг пополз едкий удушающий дым.

– Это нападение хексенмейстеров! Сестры, не дайте справиться с собой. Не паникуйте…

Но слова со сцены потонули во всеобщем гвалте, и Ада, понимая, что вовремя ушла, выбежала наверх.

Однако дверь, которая вела наружу, была заперта.

Она заметила фигуру в черном, та кинулась ей наперерез, и в глаза Аде бросилось некое подобие то ли меча, то ли сабли, которую нападающий держал в руках.

Это был не дешевый спектакль, как внизу, и даже не жертвоприношение петушков или собачек – тот, кто шел на нее с холодным оружием, намеревался убить.

Ада швырнула в лицо нападающему свой рюкзак, и пока тот, замешкавшись, отклонился, нырнула в сторону.

Оказавшись в лабиринте из темных узких помещений, Ада неслась вперед, понимая, что это дело жизни и смерти.

Ее собственной.

Наконец она оказалась перед новой дверью, толкнула ее – и поняла, что та заперта. Таращась в коридор позади себя, Ада ожидала, что некто с саблей вот-вот вынырнет из тьмы и…

Отрубит ей голову?

Похоже, в клубе «Амфисбена» обезглавливали не только петушков и собачек, но и людей.

О, если бы она знала парочку ведьмовских заклинаний, она бы смогла спасти свою жизнь.

Сжав агатку в кармане, Ада пробормотала:

– Хочу оказаться снаружи, причем немедленно!

И снова толкнула дверь. Безрезультатно. И вдруг поняла: надо не толкать, а тянуть на себя.

Поступив так, она вывалилась на свежий холодный воздух. Жадно вдыхая его, Ада не знала, что и думать – случайность или ведьмовская магия?

Она бросилась прочь от клуба и, только отбежав на приличное расстояние, увидела, что строение с одного бока пылает.

От здания, где проходила ведьмовская месса, бежали фигуры в черных балахонах. Кто-то уже успел прыгнуть в автомобиль и завести мотор, удирая с места происшествия.

А кто-то, как заметила Ада, стал жертвой хексенмейстеров: до нее донесся чей-то отдаленный вопль, перешедший в утробное бульканье.

Неужели те, что ненавидели ведьм и