Бой продолжался почти до заката, когда жерла пушек «Черной стрелы» полностью перестали изрыгать огонь и смолкли. «Месть» получила возможность подойти вплотную к противнику и взять его на абордаж. Наблюдать за этим поднялся на палубу Ван Дер Фельд, а за ним последовала Элейна. Никакие уговоры и угрозы отца на нее не подействовали, а Йозеф только подлил масла в огонь, убеждая будущего тестя, что мечтает о столь отважной жене и считает нужным пойти ей навстречу. Впрочем, девушка довольно быстро пожалела о своем безрассудстве. Безрадостная картина разрушений (хотя серьезных повреждений и не было, на палубе царил хаос), лужи крови, не потушенные там и тут островки огня, проклятия и стоны многочисленных раненых — все вызывало в ней внутреннее содрогание. Элейна, стараясь не обращать внимания на вопли, грохот и пороховую вонь, поддерживаемая Ван Дер Фельдом, поспешила возвратиться в каюту.

Решение взять на абордаж «Черную стрелу», вообще говоря, было весьма рискованным для команды Пастора предприятием, учитывая колоссальные потери убитыми и ранеными. Но предводитель не догадывался, что у Ришери целы практически все люди, а боевой задор, охвативший его в начале боя, только возрос от предвкушения рукопашной свалки. Теперь-то он покажет этому жалкому безбожнику-еврею, что такое Черный Билл! Он вновь заставит себя бояться и вернет себе былую славу, которую порядком подрастерял в результате роковой сделки!.. Поэтому численный перевес французов с лихвой компенсировался азартом и наглостью пиратов, которые ринулись на палубу захватываемого фрегата с большим даже пылом, чем изголодавшийся любовник кидается в постель к своей любезной после разлуки.

Франсуа де Ришери уже в начале боя сообразил, с кем именно схватился. Понял он и то, что на борту пиратского фрегата находятся голландцы: весть о том, что Черный Билл нанялся на службу к Абрабанелю, неизменно в течение нескольких недель занимала первые строки в списке сплетен на Тортуге. В первые минуты абордажного побоища француз еще был полон решимости сопротивляться, но плачевное состояние судна и ряд внутренних соображений заставили его сдаться довольно быстро, тем более что тоже не имел ни малейшего представления о потерях в рядах противника. Лишь впоследствии он пожалел о столь скорой капитуляции — когда увидел, что большая часть «Мести» превратилась в лазарет для раненых и увечных.

Когда Ришери связанным доставили на борт победителя, встречать его на палубу вышли Абрабанель и даже успевшая оправиться от неприятного созерцания морского боя Элейна. Несколько минут коадьютор и французский капитан молча метали друг в друга взгляды, полные ненависти. Первым прервал молчание банкир:

— Месье, возможно, вас удивят мои слова, но я чрезвычайно рад нашей встрече и, более того, не испытываю к вам неприязни и желаю видеть в вашем лице не противника, не врага и не пленника, но союзника, а быть может, даже партнера.

— Для такого грязного купчишки, как вы, Абрабанель, — со смесью презрения и сарказма в голосе ответствовал Ришери, — сама возможность беседовать с дворянином, то есть со мной, должна служить немыслимой честью.

Привыкший к оскорблениям подобного рода, коадьютор даже ухом не повел.

— Но лично вы, — продолжал француз, — гнуснее любого другого еврея. Вы якшаетесь с пиратами и проклятыми иезуитами…

— Что?

— Да-да. Ведь это именно вы отдали в руки дона Фернандо Диаса вашу соотечественницу Аделаиду Ванбъерскен…

— Идите к черту, вы прекрасно знаете, что она такая же моя соотечественница, как я шах персидский!..

— Да, знаю, но это не имеет значения. Вы всегда ненавидели Аделаиду и воспользовались случаем избавиться от нее, продав иезуитам.

— Если бы ее не продал я, это сделал бы кто-нибудь другой, хотя бы она сама, — ведь она продажная женщина, — захихикал Абрабанель, совершенно забыв о присутствии Элейны.

Ришери побагровел:

— Она погибла из-за вас!

— По-моему, любезный, вас более огорчает не самая смерть этой особы, а то, что для компании она выбрала другого, гораздо более привлекательного, мужчину.

— Как вы смеете! Она погибла!.. Она… Жалкий вы купчишка!

— Месье, прекратите оскорблять моего отца! — вдруг потребовала Элейна, делая шаг в сторону спорящих мужчин. До этого момента она стояла поодаль. — А вас, батюшка, совсем не красит такое обращение с беззащитным человеком. Если вы хотите считать господина де Ришери нашим гостем, а не пленником, то почему вы с ним не разговариваете, как с гостем? И не надо ворошить прошлое. Мне, например, тоже очень жаль мадам Аделаиду… — молодая девушка тяжело вздохнула.

— Благодарю вас, мадемуазель! — галантно, насколько это было возможно в его положении, поклонился Франсуа. В следующий момент он покачнулся и едва не упал, но конвоирующие его пираты подхватили мужчину под руки.

— Вы ранены, сударь? — участливо воскликнула Элейна.

— Пустяки, царапина.

— Я распоряжусь, чтобы вас осмотрели и перевязали в первую очередь, месье Франсуа. Мне — как и моему батюшке, вы, пожалуйста, не держите на него зла! — очень бы хотелось, чтобы вы действительно стали гостем на этом судне. Прошу вас, забудьте прежние разногласия. Хотя бы ради светлой памяти мадам Аделаиды. И объясните, зачем вы напали на наш… на вот этот корабль?

— Я не стою ваших забот, мадемуазель, не желаю занимать почетной должности гостя, но на последний вопрос все-таки отвечу. Нападавшим в данной ситуации скорее следует считать Черного Билли, который командует «Местью», а не меня.

— Ну да, может быть. Билл почему-то очень сердит на вас, месье Франсуа, но на самом деле он не хотел вас преследовать. Точнее, главным объектом для погони он избрал другой корабль, тот, на котором отплыли иезуиты.

— Как странно! — насмешливо фыркнул Ришери, потирая раненое плечо. — Я гонюсь за иезуитами, Черный Билл, оказывается, тоже, но при этом бой разыгрывается между нами, а дети Лойолы благополучно успевают улизнуть у меня из-под носа!

— А вы разве их догнали? — наивно спросила Элейна, искренне удивившись. — Мы их даже на горизонте за несколько дней плавания так и не увидели…

— Представьте себе, почти догнал, — с нескрываемым глухим раздражением ответил француз. — И всего-то оставалось выбросить флаг и заставить их остановиться, чтобы снять со «Святого Михаила» подлеца Робера д’Амбулена. Из Франции мне было доставлено распоряжение поймать этого мерзавца. Оказалось, что он не тот, за кого выдает себя. Он преступник, которого в Европе ожидает пожизненная каторга или даже казнь — за грабеж и убийство одного почтенного нантского семейства. Представьте себе, этот юный злоумышленник каким-то образом пристал к иезуитам и выхлопотал себе у них возможность отбыть в колонии, чтобы скрыться от правосудия. Никакой он не врач и не член Ордена. И надо же было такому случиться, что именно в тот день, когда я получил предписание из Парижа, переданное мне через губернатора Тортуги, этот молодчик опять сумел улизнуть вместе со своими покровителями в Гвиану. А едва я начал нагонять их шхуну…