— Понятно, понятно и очень печально, — с неподдельной грустью в голосе перебила его девушка. — Но это значит, что «Месть» и в самом деле совершенно несправедливо напала на вас, месье Франсуа. Мне очень жаль — поверьте, я говорю искренне, это не просто слова. Уверена, к моим извинениям теперь присоединятся все — и папа, и Йозеф, и даже Черный Билл. И поскольку мы перед вами виноваты, а ваш корабль сильно поврежден, я прошу вас все-таки принять батюшкино приглашение и быть нашим гостем. Судно, на котором мы все находимся, тоже преследует шхуну иезуитов, так что нам по пути. Ваша благородная цель поймать преступника непременно должна осуществиться, тем более что вы человек военный! Вам нельзя нарушать приказ, правда? Вы же не виноваты, что ваш корабль пострадал, и должны выполнить предписание, полученное из Парижа. А уж мы и команда «Мести» поможем вам в этом. Верно?

В этот момент с удивлением взиравший на Элейну Ришери все-таки лишился сознания от потери крови.

* * *

Рана Ришери оказалась легкой. Когда на третий день после морского сражения «Месть» стала на якоре в виду острова Тринидад, француз уже расхаживал по палубе с рукой на перевязи — бодрый и злой до чертиков. Находиться на положении «гостя» у Абрабанеля и тем более у Пастора ему решительно претило, однако выбора не оставалось. Не преследовать же иезуитов на «Черной стреле», требовавшей значительного ремонта и фактически взятой «Местью» на буксир! Справедливости ради стоит прибавить, что положение капитана на борту победителя все-таки больше напоминало домашний арест.

Появление на рейде Сан-Хосе знаменитого пиратского судна вызвало большой переполох в резиденции губернатора. Однако посланный доном Фиделем человек вскоре вернулся вместе с Ван Дер Фельдом, сообщившим следующее. «Месть» зафрахтована солидным человеком для длительного путешествия, слегка потрепана в недавнем бою, вспыхнувшем по недоразумению. Из-за чудовищного стечения обстоятельств, рассказал голландец, французский фрегат, принявший «Месть» за пирата, атаковал, но сам был выведен из строя.

Данные объяснения удовлетворили губернатора, но окончательно растопило лед в его душе известие о том, что на борту «Мести» находится раненый французский капитан — жертва собственной роковой ошибки. После недавнего визита месье Феро де Кастиньяка, очаровательного человека, милейшего собеседника и предприимчивого колонизатора, дон Фидель возлюбил Францию и ее народ со всей пылкостью и жаром, на которые был способен. Он немедленно распорядился приготовить в своем доме комнаты для Ришери и других пассажиров «Мести». Кроме того, услышав, что французский фрегат, пострадавший в бою, нуждается в починке, губернатор Сан-Хосе приказал выделить для этой цели лучший док и необходимое количество толковых корабелов.

Необходимость съехать на берег и воспользоваться восторженным гостеприимством дона Фиделя не слишком обрадовала ни Абрабанеля, ни Ришери, ни Ван Дер Фельда, ни Элейну: все они, хотя и по разным причинам, стремились как можно скорее достигнуть берегов Гвианы. Однако они были вскоре вознаграждены с лихвой за свою покорность губернатору. Тот не только по собственной инициативе сообщил им об иезуитах, проследовавших накануне в миссию на берегах Карони, но и снабдил их всеми необходимыми бумагами, сведениями и советами о продвижении по оринокской сельве.

— Кстати, — прибавил дон Фидель, — по дороге вы наверняка встретите месье Рауля де Кастиньяка. Это самый очаровательный человек из всех, кого я встречал за свою долгую жизнь, и ваш соотечественник, капитан! Не откажите в любезности передать ему мой поклон и вот этот изящный ларец с дорожными принадлежностями, который он забыл, отправляясь в Гвиану.

— А если мы не встретим этого господина?

— Такого просто не может быть, месье Франсуа! Я потому и передаю ларец именно вам. Вы направляетесь в иезуитскую миссию, чтобы схватить того преступника, верно? А месье Рауль рассчитывал непременно навестить редукцию, отдохнуть там несколько дней и сделать богатое пожертвование. Я сам снабдил его таким же рекомендательным письмом к главе миссии отцу Франциску Диасу, какое написал сейчас и для вас. О, месье Рауль так щедр и набожен! Видели бы вы, какие богатые подарки положил он к ногам статуи Пресвятой Девы в нашем соборе. Какие драгоценности, какая тонкая работа!.. Не желаете полюбоваться на жемчужину Сан-Хосе — собор Пресвятой Марии и праведного Иосифа? Я сам буду вашим гидом.

Хотя осмотр достопримечательностей города отнюдь не входил в планы путешественников, перечить воодушевленному губернатору они не решились. Отплытие в Гвиану было назначено на следующее утро, поэтому вся компания, включая семейство губернатора, распределилась по экипажам и направилась к собору. Даже Ван Дер Фельд решил участвовать в этом, отказался лишь Абрабанель, сославшийся на нездоровье. Его попытка оставить дома также Элейну разбилась о безупречный довод самой девушки:

— Батюшка, ведь я же направляюсь в собор не молиться, а осматривать редкие драгоценности!

На такой аргумент старый ювелир не смог ничего возразить и даже обрадовался настроению дочери.

Элейна оказалась в одной карете вместе с губернаторской дочкой — девицей одних с нею лет, на которую месье Рауль Феро де Кастиньяк, похоже, произвел не меньшее впечатление, чем на ее отца. Дорогой Мануэлита взахлеб рассказывала новой знакомой об изысканных манерах французского дворянина, его богатстве, пышной свите и всей той роскоши, которой он был окружен.

— Необыкновенный человек! — восклицала Мануэла. — И очень загадочный!.. Все шутит — а глаза печальные. Такие, знаете, Элейна, пронзительные глаза. Как вы думаете, почему у веселого человека бывают грусные глаза? От несчастной любви, да?

— Наверное, — рассеянно ответила прекрасная голландка.

— Вот и я так думаю. Он вел себя как ленивый франт, но на самом деле он герой, побывавший в сражениях. Это видно по свежему шраму у виска, как будто он недавно схватился с пиратом или диким зверем и победил!

Сообщение о шраме у путешественника заставило Элейну насторожиться.

— А он, этот француз, седой?.. То есть, я хотела спросить, старый?

— Конечно, старый! — махнула рукой Мануэлита. — Ужасно старый, я думаю, ему лет сорок или около того, но разве это портит мужчину? А насчет волос — понятия не имею, у него целый сундук великолепных париков…

В соборе девушки, игнорируя речи заливавшегося соловьем губернатора, сразу прошли в придел с прекрасной статуей Девы Марии, для украшения которой Кроуфорд пожертвовал целую шкатулку драгоценных камней и золотых безделушек. Пока ювелиры не успели обработать дары, церковные служки просто развесили на шее и руках статуи подаренные цепочки, кольца и браслеты, а на голову ей водрузили небольшую диадему. Стоя перед изваянием Пречистой, Элейна молилась про себя о том, чтобы Дева помогла ей поскорее встретиться с Уильямом и Кроуфордом. Мануэла отошла на пару шагов, чтобы не мешать, и молча разглядывала украшенную статую. Вдруг внимание Элейны привлек золотой медальон на мраморной шее.

— Как вы думаете, Мануэла, можно ли попросить, чтобы нам на минутку сняли с Пресвятой Девы одну вещицу? Только посмотреть?