Все проявления доброты, что я видела от тебя за эти годы, ожили во мне, восстали против моей цели. Каждая улыбка, каждый мелкий жест острыми булавочными уколами напомнили о себе, призывая увидеть все яркие пятна на уродливом гобелене нашего брака.

Но пара завитушек и орнаментов не могли перечеркнуть тот факт, что сама ткань нашей совместной жизни была темной, запутанной, удушающей. Я успела дать тебе тысячу вторых шансов, пошла на тысячу уступок. И теперь это касалось не только меня. Рядом были еще и Магдалена с Алексеем. Скоро ли ты устанешь от своего заводного солдатика и раскрашенной куклы и разобьешь их вдребезги?

– Ты и остальным это говорил? – спросила я хрипло. Из глаз полились слезы, горячие, как свежая кровь. – Перед тем, как убить их?

Твое лицо потемнело, на него наползла гневная тень. Глаза из глубоких, манящих озер превратились в острый сланец, рот исказил ядовитый оскал. Именно с таким человеком я прожила большую часть своей жизни: высокомерным, жестоким, впадавшим в ярость при малейшем намеке на неповиновение.

– Опусти кол, Констанца, – приказал ты. Резко, отрывисто. Будто говорил с собакой. – Лучше послушай. Не зли меня.

Я подавила всхлип и занесла над твоей грудью кол, сжала его так сильно, что деревянные щепки впились в мои бескровные пальцы.

Я отрывисто вдохнула раз, другой и крепко зажмурилась.

Не спрашивай, почему я это сделала.

Я устала быть твоей Марией Магдалиной. Устала каждую ночь с нетерпением ждать у твоей могилы, пока ты восстанешь и снова озаришь мой мир светом. Устала ползать на коленях и утирать с твоих стоп кровь своими волосами и слезами. Устала хватать ртом воздух каждый раз, когда твой взгляд ранил меня в самое сердце. Устала от того, что твои объятия заменяли мне целую вселенную, от искры жизни, которую дарил мне твой поцелуй, от смерти, скрывавшейся на кончиках твоих клыков. Устала таскать на себе груз раболепной любви, устала от приторно-теплых приливов идолопоклонства, наполнявших мой мир красками.

Я устала быть верной.

Я сделала из тебя своего собственного Христа и возносила тебе свои темные молитвы. За пределами досягаемости твоего сурового взгляда не мог выжить никто, даже я сама. Я превращалась в абсолютное ничто, когда ты смотрел в другую сторону, в пустой сосуд, ждущий, когда его наполнит сладкая вода твоего внимания.

Ни одна женщина не вынесет такой жизни, мой господин. Никто не вынесет. Не спрашивай, почему я это сделала.

Прости меня, Господи.

Прости меня, мой Христос.

Я со всей силы опустила кол. Он вошел в твою грудь, разорвав плоть.

Ты ревел от боли и ярости, Магдалена не переставая кричала – но не позволяла тебе вырваться. Ее стальной характер не подвел, даже когда твоя кровь обагрила ее ночную рубашку. Алексей был слишком потрясен, чтобы говорить, из его распахнутого рта вырывались сдавленные, полные ужаса звуки. Но и его решимость осталась прежней.

Я с мучительным всхлипом всем своим весом навалилась на кол. Тот дошел до цели, раздробив одно или два ребра и пронзив твое сердце, как один из семи мечей Богородицы.

Это была грязная, трудная работа – убивать тебя. Ты корчился и бился, доводя нас троих до изнеможения. Пришлось сжать твои бедра коленями и вцепиться в кол обеими дрожащими руками.

В конце концов, ты издал ужасный булькающий хрип и застыл. Кровь капала на простыни, наполняя комнату своим неповторимым ароматом. Сладкие металлические нотки били мне в нос, даже несмотря на то, что из моих глаз рекой текли горячие слезы. Я думала, в смерти ты будешь так же прекрасен, как при жизни, но на твоем лице застыла гримаса боли и ненависти. Глядя на тебя, я почувствовала холод, будто смотрела на незнакомца.

– С вами все в порядке? – выдавила я из себя почти шепотом.

Алексей поднес ко рту дрожащие красные пальцы и слизнул кровь, такую темную, такую сладкую. Я никогда не пробовала такой идеально выдержанной крови, как у тебя. Это был редчайший, прекраснейший винтажный букет в мире, и в нем было столько неизрасходованных сил. Рот наполнился слюной, десны заныли от желания. Магдалена вся вспотела и дрожала, как морфиновая наркоманка, готовая то ли сойти с ума, то ли лишиться чувств.

Я была самой старшей. Держала себя в руках лучше их обоих. Я могла увести их из комнаты, пока жажда крови не заставит их осквернить и осушить твое тело.

Я крепко сжала запястье Магдалены, прижимаясь своим учащенным сердцебиением к ее, словно мы были одним целым. Словно наш чудовищный поступок только что связал нас всех навеки.

– Констанс, – хрипло произнес Алексей. Его зрачки были расширены. – Что нам теперь…

– Пейте, – услышала я собственный голос. Откуда-то издалека, будто я парила где-то над своим телом. – Пейте, мои любимые.

Алексей прижался ртом к ране на твоей груди, а Магдалена разорвала зубами твое запястье и вздрогнула, когда твоя кровь хлынула ей в рот. Я наклонилась и в последний раз поцеловала тебя, а затем откинула твою голову и уткнулась носом в холодное горло. Живот дрожал, пальцы сжали простыни и побелели.

Я с поразившей меня свирепостью вонзила зубы в твою шею и начала пить, большими, жадными глотками. У тебя был непревзойденный вкус, темный и насыщенный, с изысканными нотками всех, кого ты когда-либо кусал. Я зажала твою челюсть ладонью и прикусила сильнее. Голова кружилась, будто я только что осушила бутылку виски, но я все равно пила, впитывая твою сущность. Бурлившая в твоих венах сила затопила меня целиком, до кончиков пальцев рук и ног. Грохот собственного сердцебиения, скрип старого дома и крики толпы снаружи внезапно стали громкими почти что до боли. Эта копившаяся многие годы сила была моей, и я вобрала ее в себя.

Прошу прощения, если ты ожидал от меня раскаяния, мой господин. Его я не испытываю.

Да, я знала. Знала, что бывает, если выпить кровь того, кто тебя обратил. Я читала, что ты убил своего создателя, чтобы завладеть его силой. И поняла, что я и сама такая же.

Я могла бы прогнать их и выказать тебе последние почести, но я хотела взять твою силу в рот, так же осторожно, как мать-кошка берет за загривок детенышей, а затем глотать, пока от тебя ничего не останется.

Мы жадно пили, впитывая каждую твою каплю. Когда мы закончили, мы вымазались в твоей крови с ног до головы. Алексей дрожал не столько от страха, сколько от избытка энергии,