итальянскую пекарню в неприметном переулке между прачечной и ломбардом. Я путешествовал по миру все сто с небольшим лет своей жизни, но то и дело обнаруживал себя в Нью-Йорке. Мне нравилась его очаровательная, неожиданная теснота, десятки языков и культур, смешавшиеся в пьянящее и совершенно американское нечто. Америка подходила мне, несмотря на пуританские нравы и отвратительную государственную систему. Эта страна была такой же нахальной, шумной и самовлюбленной, как я. Я заказал кофе с молоком и пирожное со взбитыми сливками, достаточно легкие, чтобы можно было насладиться их вкусом, не испытывая тошноты. В последние годы я замечал в себе изменения, о которых предупреждала Констанца: бледность кожи, пониженный аппетит ко всему, кроме крови, но я хотел выжать из еды все удовольствие, которое только смогу получить, пока не потеряю к ней вкус.

– Попробуй, – сказал я, протягивая Магдалене немного взбитых сливок на мизинце.

– Я на диете, – шутливо ответила она.

– Они просто тают на языке; это лишь капелька сливок и сахара. Позволь себе немного пожить, Мэгги.

Магдалена согласилась и, взяв пальцами мое запястье, поднесла взбитые сливки ко рту. А потом обхватила губами палец, посасывая его так, что у меня по спине пробежал электрический разряд.

– О, неплохо, – признала она. Ее темные глаза расширились. Она макнула палец в крем и протянула Констанце, но та смотрела на него настороженно.

– Я старше вас, – напомнила она, словно о таком можно было забыть. Констанца, возможно, была одной из старейших вампиров, и, хотя она использовала дарованную ей силу милостиво и осторожно, это было очевидно по ее манере держаться и по блеску глаз в темноте. Мы все стали могущественнее в ночь, когда убили нашего сира и выпили его кровь, но Констанца была старшей, и произошедшее одарило ее гораздо щедрее.

– Больно не будет, – пообещала Магдалена. – Алексей не врет.

Констанца открыла рот и проглотила угощение. От его вкуса ее глаза расширились, и она довольно заурчала, тихо и гортанно. Магдалена усмехнулась и поцеловала ее так быстро, с такой бездумной нежностью, что мне стало больно. Вместе они смотрелись просто идеально – и обе принадлежали мне.

По крайней мере, я так думал.

– Как поживают твои любовники? – спросил я из вежливости. Ну и, может быть, из любопытства.

Лицо Констанцы просияло, и она немного наклонилась над столом. Ткань рукавов ее пышной белой блузки элегантно колыхалась, а на шее поблескивал золотой крест. Ей всегда нравилось глумиться над суеверием, что церковные атрибуты причиняют нам вред, и она, подозреваю, отчасти и правда, до сих пор верила в эту старую сказку о крови и страданиях.

– Анри и Саша такие же милые, как и в день нашей первой встречи. Я вижу от них столько доброты и заботы, вплоть до мельчайших жестов. Анри после каждой охоты отстирывает кровь с моей одежды и кладет в карманы цветы, а Саша всегда приносит домой книги и выделяет свои любимые отрывки, чтобы я их потом прочла. В этом году мы проводим лето в Румынии. Хочу показать им место, где я родилась.

– Это так смело с твоей стороны, – сказала Магдалена, воруя у меня еще немного сливок, – обращать других после того, что с нами случилось.

По лицу Констанцы пробежала тень, но лишь на мгновение.

– Наши с ним отношения строились на контроле и обмане. Я всегда честна с Анри и Сашей, а они всегда честны со мной. Мы уважаем свободу друг друга.

Не было нужды уточнять, о ком она говорила. Мое горло чуть сжалось от подступивших неприятных воспоминаний. Мы теперь не произносим его имени, но забыть его невозможно.

– И как им бессмертная жизнь? – спросил я. Было любопытно послушать про новообращенных незнакомцев, которые покорили сердце моей дорогой Констанцы. В кафе было не слишком людно, чтобы кто-то мог нас подслушать, да и подобные мелочи меня никогда не волновали.

– Они будто рыбы в воде, – ответила Констанца со смешком. – Анри такой же ненасытный, каким был в юности ты. Помнишь, как нам приходилось учить тебя сдержанности?

– Сколько же доярок и посыльных он выпил, – с нежностью произнесла Магдалена.

Они дразнили меня – я наморщил нос.

– Я быстро научился. Можешь гордиться мной, Констанс. Я уже давно стараюсь никого не убивать. «Осторожность» – так ты всегда говоришь? Бери не больше, чем нужно, чтобы тебя не нашли по следу из тел?

– Умница, – сказала Магдалена, всегда ценившая разумный подход. – Так можно сколько угодно оставаться там, где захочется, и к тебе в дверь не постучат ни полицейские, ни священники. По крайней мере, пока не заметят, что ты не стареешь. Как я ненавижу, что нужно все время переезжать. Мне по душе Италия.

– Как поживает твой итальянский прислужник? – спросил я, отпивая кофе с молоком. Констанцу всегда и везде тянуло создавать вокруг себя небольшие семьи, но Магдалена, предпочитала заводить себе компаньонов из людей, с которыми могла вести глубокомысленные беседы и которые обеспечивали ей постоянный приток крови.

– О, Фабрицио? Чудесно, чудесно. Такой внимательный и преданный. Каждый вечер читает мне отрывки из газет и даже изменил режим сна, чтобы бодрствовать вместе со мной.

– Вы вместе уже десять лет, – заметила Констанца. – Если хочешь, я обращу его.

– Это очень мило с твоей стороны, но Фабрицио нравится мне таким, какой он есть. Бессмертная жизнь не для него; он слишком любит жизнь.

– Но он состарится, – прошептал я, как будто говорил о проклятии.

Магдалена пожала плечами:

– И умрет, да. А может быть, когда-нибудь в будущем наши пути разойдутся. Ни о чем нельзя знать наверняка, малыш Алексей.

– Я уже не малыш.

– Да, но ты всегда будешь младшим.

Констанца вмешалась прежде, чем мы с Магдаленой затеяли одну из наших с ней дружеских перестрелок колкостями.

– А что насчет тебя, Алексей? У тебя были любовники с нашей последней встречи? Может быть, нашел собственного прислужника?

Я вдруг почувствовал себя очень неловко и одним глотком прикончил свою чашку кофе. А ведь у меня уже давно никого не было. Я пил незнакомцев, а иногда и друзей, если на тех нападала жажда приключений. Мог провести со смертными пару ночей, вне зависимости от того, кормился ли от них. Но при мысли о любовниках я вспоминал Магдалену и Констанцу. Остальные бледнели в сравнении с их сиянием.

– Я, м-м-м… Что ж, нет. Как-то шанс не представился.

Магдалена задумчиво нахмурилась, а Констанца открыла рот – вероятно, чтобы как-то меня подбодрить, но тут к нашему столику подошла официантка со счетом. Я широко улыбнулся ей, отгоняя эту сиюминутную озабоченность, и принялся