Таким образом, если в 1918 г. обоснование монархической идеи в политическом курсе Белого дела представлялось в форме восстановления «легитимного» Главы Династии (в зависимости от обстоятельств им признавался или сам отрекшийся Государь, или не принявший Престола Великий Князь Михаил Александрович, или Наследник Престола Цесаревич Алексей Николаевич) в идеальном варианте унитарной Германской Империи, то в 1919 г. восстановление монархии представлялось в конституционных и территориальных формах наиболее близких, по своей сути, к Британской Империи. «В России будет: или республика, как во Франции и Америке, или честная конституционная монархия, как в Англии и Италии», – так писал в одном из номеров парижского «Общего дела» даже такой «враг Престола», каким считался в России В. Бурцев. И все же республиканская форма власти в ее парламентском выражении в 1919 г. встречалась среди программных установок Белого движения крайне редко. Еще одним вариантом создания власти, оптимально сочетавшим в себе элементы сильной власти и демократические тенденции, считалась или «выборная монархия» в проекте Крамаржа, или «национальная диктатура», постепенно переходящая в монархию, но обладающая значительным потенциалом «общественного доверия». Проекты возвращения к национальным монархическим традициям, одинаково чуждым и абсолютистско-бюрократического «западничества» и сакрально-самодержавного «византинизма», будут характерны для более позднего периода 1920–1922 гг.

Что касается будущего государственного устройства России, то здесь весьма показательны оценки, даваемые в докладной записке на имя Деникина главы Отдела законов Особого Совещания К. Н. Соколова (9 июля 1919 г.). Отметив очевидные успехи белых армий и «рост русского национального движения», автор записки замечал перемену отношения представителей «самостоятельных образований» к руководителям Белого движения. Среди них усилились «федералистические течения». «В современных условиях «федерализм», как противоположность позиции полной независимости, знаменует со стороны «национальностей» уступку идее Единой России… пока «федерализм» имеет наибольшие шансы у белорусов и литовцев, затем у части украинцев. Хуже обстоит дело с балтийскими «национальностями» и еще хуже с закавказскими. По сравнению с этим «федерализмом», федерализм наших казаков – не считая окончательно скомпрометированного Быча – очень безобидная вещь. По содержанию федералистические настроения «национальностей» немногим отличаются от нашей конструкции областной автономии. Но очень важно не устраненное до сих пор разногласие по вопросу о форме, в какой должны быть закреплены взаимоотношения между центральной властью в России и ее федеративными или автономными частями. С русской стороны твердо стоят на том, что это должно быть сделано только волею Всероссийского Учредительного Собрания. Напротив «национальности» полагают, что это должно быть сделано путем соглашения между «русской» Россией и окраинными «образованиями», в лице русского и местных учредительных собраний. В этом отношении гораздо предпочтительнее выглядел вариант «широкой областной автономии», сторонники которого имели заметное влияние не только в структурах Особого Совещания, но и среди ведущих общественно-политических объединений. Правда, в ряде случаев, как считали многие, достаточно было бы и «культурно-национальной автономии».

Для того чтобы успешно договариваться с «национальностями», Соколов считал необходимым «иметь твердую почву в виде готового проекта Конституции». Таковых было несколько. Это и проект «Терской Конституции», определявшей статус Терско-Дагестанского края, и развернутая программа Основных законов профессора Крамаржа и проект «областной автономии», разработанный членами Дипломатического Совещания в Париже. Исходя из этого, перспективы проводимой в 1919 г. политики сближения «государственных образований» с «единым центром» на началах «областной автономии» представляются довольно успешными, и говорить об обреченности политического курса Белого дела в этой сфере – едва ли верно.

Процессы формирования политических структур власти в Белом движении, происходившие в период его подъема и военных успехов в овладении территориальным пространством, проводились в атмосфере не только надежд на победу, но и в полной уверенности в скором поражении большевиков и возврата России к нормам легального и легитимного правления. В своих записных книжках Астров приводил интересные высказывания Деникина о возможно скором «освобождении Москвы». Например, в декабре 1918 г. генерал говорил: «Если союзники исполнят обещания (об интервенции. – В.Ц.), буду в Москве через 1,5–2 месяца». В апреле 1919 года Главком ВСЮР уверенно заявлял, что «будет в Москве раньше Колчака на три недели», и даже в декабре 1919 г. отмечал, что «будет в Москве на Страстной неделе в четверг».

Уместно также обратиться к замечаниям Шульгина относительно будущего устройства России, высказанные им в период решающих боев Вооруженных Сил Юга России под Орлом и Курском. Несмотря на определенную предвзятость в отношении будущего Учредительного Собрания и избирательной системы, приводимые ниже положения достаточно полно показывают возможный процесс создания Российского Государства: «Учредительное Собрание само по себе – ничто. 802 головы, в которых нет содержимого, собравшись вместе, не родят ни единой мысли… Мне кажется будет три периода.

Первый период. Никаких выборов. Всюду сверху донизу действует принцип назначения. Фактическая форма правления – временная абсолютная монархия, то есть военная диктатура. В этом периоде должно быть: 1) Закончена борьба с большевиками и сепаратистами; 2) Уничтожены банды; 3) Обеспечена безопасность жизни и имущества; 4) Проведено административное деление на области, то есть административная децентрализация… 5) Приведены в порядок транспорт и вообще хозяйственная жизнь страны; 6) Выработаны основы аграрной реформы и начато ее проведение в жизнь. Я не верю в то, что аграрная реформа может быть проведена в короткое время через 802-голосное собрание. Я видел, как самоочевидная реформа П. А. Столыпина встретила чисто политиканское сопротивление… аграрная реформа должна быть разрублена властно сверху. Вопрос только в том, следует ли предоставить ее «возвращение» абсолютной власти диктатора или же той власти, перед которой в 1861 году безмолвно склонились и те, у кого отняли, и те кому дали землю; 7) Заключены предварительные международные соглашения…

Второй период – Учредительно-Санкционирующий. Кто возьмет на себя санкцию сделанного и учреждение постоянной формы правления, – предсказать нельзя. Будет ли это Учредительное Собрание? – Может быть. Но не исключены и другие способы «волеизъявления»: плебисцит, всенародная свободная присяга (очевидно, в форме «присяги» по аналогии с Земским Собором 1613 года, передавшим власть Русскому Государю. – В.Ц.) или еще какой-нибудь путь, нам неизвестный. Но такой период учредительно-санкционирующий будет. Должно желать, чтобы он был покороче.

Третий период. Переход к постоянной форме правления. Я представляю себе постоянную форму правления в виде конституционной монархии. В этот период должны начать функционировать рядом с администрацией правильные выборные учреждения. Во главе государства – Государственная Дума и, может, Государственный Совет. Во главе областей: Областные Думы, Круги, Рады и прочие наименования местных представительных учреждений. Права их разные: самые большие у казаков, самые меньшие у диких народов. Посередине нормальная область, которой переданы – вся компетенция губернских земств, вся «вермишель» из Государственной Думы и другие местные дела. Выборы и в Государственную Думу и Областные Собрания должны происходить по национальным куриям (подобное замечание В. В. Шульгина вполне отражает его взгляды и оправданно по отношению, например, к Правобережной Малороссии, с ее сложным национальным составом, «чертой оседлости», но в большинстве губерний Великороссии данная практика избирательной системы вряд ли может считаться приемлемой. – Прим, ает.). Сколько процентов данный народ имеет в государстве или области, – столько он получает мест в Государственной или Областной Думе. Для того чтобы определить процентное отношение наций, должна быть проведена всеобщая народная перепись. Внутри наций выборы должны проходить по пропорциональной системе (то есть в соответствии с численностью каждого сословия определялось и его представительство в будущих выборных органах. – В.Ц.)». На вполне предсказуемые упреки о «чрезмерном влиянии военных элементов» на управление государством в условиях, пока еще не закончилась война, на обвинения в «военной диктатуре», в «потенциально опасной реакции» можно привести ответ профессора Ростовского университета Т. Локотя: «Не нужно больше партийной революционной борьбы, не нужно сепаратного раздробления народных сил… Пусть будет единая народная воля и единая народная сила, ведущая к возрождению единого государства, Единой, Великой и Неделимой России! Этой единой народной волей и единой народной силой может быть только Народная Армия, утверждающая народную волю только силой оружия… Армия… объединяет все социальные и политические силы народа, – а потому и хозяином великого русского дела – возрождения России в данный – боевой период этого процесса, может и должна быть только Армия. А взаимная борьба профессиональных политических верхов, и теперь – как и раньше – стремящихся к «строительству» ради власти, это – нечто далекое от народа. Это – пыль, всегда поднимающаяся над великой работой народного государственного сознания».