Бесспорным лидером, своеобразным камертоном общероссийских политикоправовых моделей стала Сибирь. Это определялось, прежде всего, ее статусом всероссийской власти. Однако Милюков, например, считал, что хотя «Колчак и Сибирь официально считались основным стержнем Белого движения», но «выбор этот диктовался не внутрирусскими соображениями, а тем, куда раньше всего и в наибольшем размере притекала помощь союзников. В действительности, сделать Сибирь средоточием всего Белого движения значило само по себе уже рисковать неудачей» (1).

Выше уже отмечалась характерная черта Российского правительства – претензия на общегосударственный масштаб при отсутствии необходимых для этого возможностей, в частности, из-за длительного «кадрового голода» на Востоке России. Обращаясь к своим коллегам по кадетской партии и Национальному Центру, А. К. Клафтон по приезде в Омск призывал общественных и политических деятелей России ехать в Сибирь для «усиления» правительства (письмо от 24 июня 1919 г.): «У нас нет людей, штатских и военных, которые были бы на голову выше среды и узких интересов дня… Нужно прислать с Юга срочно лучшие силы, чтобы они могли руководить общественной и государственной жизнью, став во главе правительственных и общественных учреждений. Необходимы люди с авторитетом и именами, известными России… Здесь нет ни финансистов, ни дипломатов, ни аграрников». Обращаясь к Астрову, Клафтон призывал его приехать в Омск с перспективой возглавить Совет министров: «Ваш нравственный и государственный долг встать во главе правительства». Прибытие делегатов с Юга объединит «политически и морально Юг и Сибирь, Деникина и Верховного Правителя» (2).

В 1919 г. одним из путей политического развития признавалось создание коалиционных органов управления (модель, предлагаемая ВНЦ и кадетской партией). Но при этом принцип приоритета единоличной власти должен был оставаться неизменным. Как заявлялось, например, в постановлениях Харьковского совещания кадетской партии (3–6 ноября 1919 г.), необходимо, «чтобы вновь создаваемые органы, привлекая общественные силы на служение государству и объединяя разрозненные ныне области к совместной государственной деятельности, никоим образом не подрывали и не колебали основ национальной диктатуры» (3).

Не только кадровые перемены в уже существующих правительственных структурах могли улучшить политическую систему, создаваемую Белым движением в 1919 г. В условиях, когда бюрократический аппарат оказывался недостаточно эффективным, большинство политиков считало, что изменить положение сможет введение представительной практики, привлечение к управлению максимально широкого круга общественных организаций, органов местного самоуправления, кооперации, учреждений образования, церковных приходов. По мнению Гинса, «чиновничий аппарат, находясь в постоянном и тесном сотрудничестве с общественными деятелями, избегнет нежизненных бюрократических тенденций» (4). В 1919 г. сотрудничество «власти и общества» выразилось в создании ряда правительственных «комиссий» по образцу Особых Совещаний периода Первой мировой войны. В белой Сибири (помимо структур, рассмотренных в предыдущих разделах) на этой основе работали Совет по делам местного хозяйства (в его составе участвовали представители сибирских земств и городов), Совет Государственного Контроля (по одному представителю от земских и городских самоуправлений), Совет при министре торговли и промышленности (по три представителя от Совета кооперативных съездов, один – от объединения частных банков и два представителя от земств и городов). Междуведомственное совещание по рабочим вопросам на водных путях, комитет по внешней торговле, Совещание при уполномоченном по уральской промышленности, присутствие по государственному промысловому налогу, попечительные Советы по делам государственного призрения, тарифный Совет – все эти многочисленные структуры должны были действовать во взаимодействии с различными общественными организациями и местным самоуправлением (5). Позднее, в эмиграции, именно Гинс выступил защитником идеи политической системы, основанной на тесном сотрудничестве, «соработничестве» аппарата управления и органов самоуправления, рассматривая это в контексте философии «солидаризма» (6).

На белом Юге также создавались структуры, ориентированные на взаимодействие бюрократического аппарата и «общественности». Так, например, профессор В. И. Савицкий еще в конце 1918 г. подготовил проект «Положения о постоянном Экономическом Совещании при Главнокомандующем Добровольческой Армии». Основными задачами Совещания признавались: «Положить правильные основы экономической политики, преследующей интересы Единой России… содействовать скорейшему восстановлению нашей промышленности, внутреннего и внешнего товарообмена… всемерно помочь Добровольческой Армии в удовлетворении насущных ее нужд по обеспечению средствами, по снабжению, транспортом». В его состав, наряду с «представителями Ведомств – военно-морского, дипломатического, торговли, промышленности и снабжения, финансов, путей сообщения и земледелия», предполагалось ввести «представителей от биржевых комитетов, обществ фабрикантов и заводчиков», «лиц, сведущих теоретически или практически в вопросах промышленности, торговли, сельского хозяйства, финансов, транспорта». В довершение всего такой состав предполагался лишь после утверждения списка кандидатов, представленного Особым Совещанием (7). Астров и управляющий отделом продовольствия Маслов, в предположении скорого вступления ВСЮР в Московский регион, разработали проект Комиссии по снабжению Москвы и районов, занятых Добровольческой армией, продовольствием и топливом. Статус Комиссии определялся как «высшее государственное установление»: работе Комиссии «никакое правительственное место или лицо не дает предписаний и не может требовать от нее отчета», ее председатель «подотчетен только Главкому ВСЮР и только после окончания работы Комиссии». В ее составе намечались представители управлений торговли и промышленности, продовольствия, финансов, путей сообщения, земледелия и землеустройства, внутренних дел, Государственного Контроля, Всероссийского Союза городов, Всероссийского Земского Союза, Всероссийского Центрального Союза потребительских обществ, народного и коммерческих банков, военно-промышленного комитета, Всероссийского Союза торговли и промышленности. Комиссия могла направлять запросы в правительство, частные компании и общественные организации, налагать секвестр на имущество промышленных предприятий, проводить реквизиции, устанавливать предельные цены на тот или иной товар (8).

Таким образом, на белом Юге России даже в период явного преобладания принципов «единоличного правления» не было заметного противостояния «власти» и «общества». Наследие 1917 г., выразившееся, в частности, в чрезмерной «политизированности» общественности, оказывало определенное влияние на правительственный курс. Это напрямую зависело от положения на фронте. Когда белые армии были близки к успеху и обозначились перспективы «раздела власти», росли интриги, стремления «захватить портфели» в правительственных структурах. Когда же на фронте происходили неудачи, «общественность» усиливала критику правительственного курса. Как правило, подобные проявления сводились к замене «обанкротившейся бюрократии» «новыми, передовыми людьми». По замечанию Гинса, «общественность… рабски преданная трафарету, жаждала парламента». Особенно ярко это проявилось в период декабря 1919 г. – марта 1920 года. (9). В таких условиях соблюдение принципа независимости верховной власти, ее определенной авторитарности, представлялось необходимым. Как отмечал летом 1919 г. Астров, «организовать сейчас правильное представительство (то есть на основе выборов) невозможно, и к этому не стоит стремиться; организовать сейчас правильное представительство… – это значило бы связать волю высшей единоличной власти и парализовать великое значение принципа военной диктатуры (!), совершенно неизбежного и единственно благодетельного в условии переживаемого времени» (10).