муниципальном и региональном уровне сохраняются проблемы, так как местные власти часто игнорируют указания из Пекина из-за своих связей с местными промышленниками. Как часто отмечается, для многих, как в Китае, так и в мире, высшим приоритетом остается накопление богатства. Так что жонглирование продолжается — долгосрочный экологический прогноз Китая пока неясен, но экологическая сознательность его населения вряд ли уменьшится в ближайшее время.

V. Общество

22. Почему так важен конец политики «одна семья — один ребенок»?

Сьюзен Гринхол

В октябре 2015 года, через тридцать пять лет и один месяц после своего запуска драматическим Открытым письмом всем членам Коммунистической партии, политика, выступающая за одного ребенка во всех семьях, тихо завершилась кратким сообщением Центрального комитета КПК, что с 1 января 2016 года всем супружеским парам будет позволено иметь двух детей.

Некоторые восприняли конец печально известной политики «Одна семья — один ребенок» как судьбоносную перемену для Китая и его народа. Но так ли это? Журналисты и многие ученые воспринимали ее как просто демографическую меру, однако политика «Одна семья — один ребенок» была много больше этого. Направленная на повышение «качества» населения Китая вместе с ограничением его количества, она была центральным элементом гигантского, масштабного государственного проекта, стремившегося превратить отсталые массы Китая в конкурентоспособную рабочую силу и современных граждан, приличествующих мировой державе. В поисках смысла отказа от нее мы должны рассмотреть этот обширный контекст.

Последствия, плюсы и (в основном) минусы

Политика «Одна семья — один ребенок» была одной из самых жестких и непопулярных мер репродуктивной политики, когда-либо применявшихся к многочисленной группе населения. И, хотя она была глубоко несовершенна — ни демографически обусловлена, ни политически выполнима, — государство было полно решимости укреплять ее, несмотря ни на что, позволяя в виде исключения некоторым парам в определенных обстоятельствах заводить двух детей. Неудивительно, что такая политика глубоко преобразовала Китай и его народ.

Некоторые последствия были в целом положительны. Хотя влияние на рождаемость было относительно скромным и с трудом подлежало оценке — заявление государства, что было предотвращено 400 миллионов рождений, завышено как минимум на 50 %, — проект соотношения количества и качества, работающий с рыночными силами и переменами в обществе, создал поколение образованных, здоровых, прагматичных граждан мира, способных вести Китай к мировому лидерству. Также этот проект модернизировал китайское общество, создав население с социальным и демографическим профилем современной нации.

Но человеческая цена этих свершений была огромна. Как можно измерить ущерб здоровью и психике сельских женщин, чьи тела десятилетиями выносили основную тяжесть этой политики? Как подсчитать последствия потери женских жизней, угасших из-за детоубийства, а впоследствии — из-за ставших обыденностью абортов при беременности девочкой у женщин, отчаянно желающих сына? Как охватить необъятную потерю родителей, когда рухнули их надежды на семью или потерян единственный ребенок? Этот ущерб неисчислим и невосполним.

Репродуктивная модернизация создала не только индивидуумов, соответствующих новым, современным, якобы научным нормам («качественный ребенок», «хорошая просвещенная мать» и так далее), но и отклоняющихся, так называемых «отсталых» лиц, которые были исключены из государственного режима социального обеспечения и добродетели, так как не вписывались в нормы. Одна громадная категория бедняков включает в себя пары, которые нарушили правила и довели до конца неразрешенную беременность. В то время как родители подвергались жестким санкциям со стороны государства, их незапланированные отпрыски, известные как «черные» дети, страдали даже больше. Если только родителям не удавалось обеспечить им регистрацию по месту жительства (в первую очередь — удостоверение личности), незапланированные дети воспринимались как несуществующие лица и лишались государственного обеспечения — от образования и здравоохранения до права на работу, брак и даже смерть. Еще один тип «несовременных людей» включает в себя тех, кто отверг консервативные государственные нормы деторождения, сексуальности и брака. Однополые пары, незамужние матери и бездетные взрослые жили жизнью людей, выброшенных на обочину общества, и сталкивались с мощным социальным давлением, принуждающим их приспособиться.

Политика также исказила структуру населения, ускорив старение, выкосив трудоспособную часть и оставив поколению единственных детей, числом более 150 миллионов, тяжелый груз самостоятельной заботы о стареющих родителях. Отражая желание многих сельских жителей иметь сыновей, политика также породила огромный гендерный разрыв среди новорожденных: 119 мальчиков на 100 девочек, один из самых высоких показателей в мире. В то время как женщины выходили замуж за партнеров, стоящих выше на социальной лестнице, где-то 20–40 миллионов мужчин, в основном находящихся внизу социальной иерархии, остались холостыми, не в состоянии жениться культурно приемлемым образом. Эти люди, известные как «голые ветви», были обречены на жизнь вне закона.

Больше свободы и больше младенцев?

Так что изменилось теперь, когда от политики «Одна семья — один ребенок» отказались? Выдвигалось две основных версии: больше свободы и больше младенцев.

Западные СМИ радостно приветствовали решение КПК, назвав его концом десятилетий «варварского ужаса» (по выражению газеты Boston Globe) и началом новой эры репродуктивной свободы для китайских семей. Давайте рассмотрим само это масштабное утверждение, отставив в сторону сомнительные допущения, скрытые в таких заявлениях (например, что Китай несвободен, а Америка — подразумеваемый контраст — свободна, или что политика не менялась по существу за 35 лет). Более пристальный взгляд на то, как эта политика вписана в политический дискурс и структуры управления Китая, наводит на мысль, что без прочих изменений конец политики «Одна семья — один ребенок» не слишком расширит область репродуктивной свободы.

Официальное обоснование политического сдвига ясно дает понять, что он не имеет никакого отношения к репродуктивным правам, зато тесно связан с проблемой демографических изменений — особенно со спадом количества работоспособного населения и ростом числа престарелых, что угрожает планам Китая войти в число процветающих высокоразвитых стран. С начала 1980-х годов население рассматривается как «стратегическая область долгосрочного государственного интереса». Даже если бы политика либерализовалась еще сильнее (например, охватив пары, живущие без регистрации брака, или разрешив трех детей), она ненамного расширила бы репродуктивную свободу для отдельных личностей, так как население — первоочередной интерес государства. С начала 1970-х годов планирование населения было частью планирования развития. В отличие от других стран, где программы планирования семьи стимулируют супружеские пары к деторождению, в рамках китайских государственных программ по планированию деторождения государство определяет количество детей, которые должны родиться в семьях, чтобы удовлетворить нужды страны. (В китайском контексте употреблять термин «планирование семьи» было бы неверно.) Планирование деторождения остается одной из немногих «базовых государственных стратегий», которых, как заявил председатель Си Цзиньпин в мае 2016 года, Китай должен придерживаться в долгосрочной перспективе.

Китай не отказался от государственного