– А я не обязан проявлять милосердие к тем, кто уничтожил почти десяток миллиардов людей. Они ее не проявили, почему же я должен иметь такую роскошь? – с вызовом произнес Туров.

Зарубин указал в сторону той части челнока, откуда я только что прибыл:

– С чего вы взяли, что именно этот индивид участвовал в геноциде или каким-либо образом способствовал этому?

Я поочередно переводил взгляд то на одного, то на другого и понял, что спор, начавшийся пару часов назад, сейчас продолжится. И, видимо, не один я это понял, так как капитан Марченко оттолкнулся и полетел в сторону экранов, бросив по пути:

– Посмотрю, что там и как.

Я проводил его взглядом, потянулся к закрепленному на переборке ящика и достал из него батончик из сухпайка. Есть хотелось неимоверно, и я с удовольствием впился зубами в этот безвкусный продукт, продолжая слушать спор между моралью и местью. И успел откусить раза три, когда услышал голос Ивана:

– Эйф, как мы сможем тебе помочь, если ты ничего не говоришь?

Я продолжал жевать, не обратив особого внимания на эти слова, но через несколько секунд сообразил, что что-то изменилось. Наверно, мне мешал жевательный процесс, так как когда я остановился, то понял, что не слышу бубнежа, и мои догадки подтвердились вопросом Эйфа:

– А вы сможете помочь?

Батончик мгновенно был отброшен в сторону, и я как торпеда полетел к Ивану, впрочем, остальные также устремились за мной. Оказавшись у экранов, я попытался что-то сказать, но с набитым ртом выдал только нечленораздельные звуки. И я не церемонясь просто выплюнул остатки батончика и спокойно спросил:

– Эйф, расскажи, что случилось, а мы посмотрим, что можем сделать.

Ремни, удерживающие элемийца на лежаке, мешали, но он приподнял голову и посмотрел на стоявшего Волка:

– Я очень голоден, боюсь, что у меня не хватит сил и вскоре я перейду в состояние, – дальше прозвучало слово, которое компьютер не смог перевести, – после чего все будет бесполезно.

Вот только не нужно начинать ту же песню сначала, хватит с меня двухчасового бубнежа.

– Эйф, на твоей станции есть еда?

Элемиец секунд пять молчал, может, вспоминал или пытался понять вопрос, но все же ответил:

– Да, склад номер пятнадцать.

Я в спешке отстегнул свой планшет, вывел на нем графическое изображение обозначающее «склад номер пятнадцать», и молча швырнул его Турову, и только услышал короткое: «Понял, работаю». А я продолжил говорить с Эйфом:

– Еду скоро доставят, Эйф. А пока начинай свою историю, если можешь.

– Значит, мы на станции, – озвучил свои мысли Эйф и уронил голову на лежак. – Да, могу. С чего же начать? – Он выдержал небольшую паузу. – Мы осваивали нашу звездную систему, бурно развивалась пустотная промышленность, и практически на всех небесных телах были основаны колонии. Это был рассвет нашей цивилизации. Доступных ресурсов было так много, что мы осуществляли самые амбициозные проекты. Но даже тогда мы не могли дотянуться до ближайших звезд. К моменту прибытия Эомера мы уже знали, что есть другие цивилизации, и даже отправили несколько гигантских кораблей к ближайшим звездам.

– Эомер? – переспросил я.

В этот момент я почувствовал хлопок по плечу и обернулся.

– Через двадцать минут доставят, – сообщил Туров.

Я лишь кивнул, продолжая впитывать слова элемийца.

– Да, Эомер – «Приносящий дары». Это корабль невероятных размеров, появившийся на окраинах нашей системы. Он оказался неживым и полностью автономным. Но те, кто его построил, обладали просто недосягаемыми для нас техническими возможностями. Долгое время мы пытались выяснить, кто же его отправил, но так и не преуспели. – Эйф замолчал, видимо переводя дух. – Поначалу мы отнеслись к нему с опаской, но со временем смогли установить контакт с его искусственным интеллектом. На тот момент мы не умели создавать столь совершенный искусственный разум, поэтому весь научный мир был просто в восторге. Как же мы были беспечны, – закончил он фразу и умолк.

От услышанного я пришел в восторг, и, наверное, не меньше, чем их ученые, но причина была совсем иная. Сейчас я прикасался к тайне, которая сводила с ума многих ученых на протяжении многих лет. И ощущение творящейся у меня на глазах истории будоражило. Я оглянулся на остальных и увидел на их лицах те же эмоции.

– Продолжай, Эйф, мы тебя слушаем, – подбодрил я элемийца.

– Эомер убеждал нас, что он прибыл помочь, но военные не верили в его добрые намерения, а возможно, хотели получить технологии, скрытые в его недрах. Как бы там ни было, они организовали попытку захвата, и тогда «Дарящий дары» показал свою мощь. Никто из тех, кто участвовал в операции, не выжил, словно невидимая рука создателя смела их в одно мгновение. Но Эомер уничтожил не только тех, кто пытался его атаковать, но и станции, с которых стартовали корабли. Разом погибли больше полумиллиона элемийцев, и это погрузило весь народ в истерию и ужас – мы готовились умереть.

– Описание, конечно, размыто, без конкретики, – вполголоса прокомментировал Зарубин. – Но, похоже, масштабы были такими, что битва при Хадаре выглядит детскими шалостями по сравнению с этим. Интересно, что за оружие способно на такое?

Его вопрос так и повис в воздухе, потому что никто себе не мог даже близко представить, какими энергиями нужно оперировать, чтобы сотворить подобное. Тем временем Эйф продолжал:

– Но Эомер был великодушен. Он приблизился к нашей планете и стал заверять нас, что он не хотел этого и только защищался. И в качестве подтверждения своих благих намерений подарил нам технологии гиперпространства и полную термоядерную физику, которая позволяла оперировать слиянием ядер с такой точностью, с которой мы и предположить не могли. И нам ничего не оставалось, как проверить и принять его подарки.

Когда первый корабль, прыгнув через гиперпространство, достиг ближайшей звезды и вернулся обратно, это затмило все. Мы наконец осуществили мечту многих поколений. И со временем мы убедили себя, что в случившейся трагедии виноваты сами. – Эйф выдержал небольшую паузу и добавил: – Мы находились в плену своих собственных иллюзий почти тридцать циклов.

* * *

– Что там? – обратился я к бойцу с позывным «Балабол», которого оставили наблюдать за пленником.

– Да жрет как не в себя.

Я хмыкнул от такой красноречивости и взглянул на проекционный экран. Эйф действительно все еще принимал пищу, и делал он это уже час. В принесенном со станции боксе оказались сухие кубики спрессованной массы размером два на два сантиметра. Элемиец погружал их в воду в специальном пакете и ждал, пока они растворятся, после чего небольшими глотками выпивал содержимое, и он явно не торопился. Ну да ладно, пусть насладится, но если их сухпайки хоть немного похожи на наши, то удовольствие так себе.

Бросив еще один взгляд на происходящее на борту другого челнока, я развернулся и, оттолкнувшись, полетел в сторону кабины пилота, где моя команда также принимала пищу. Добравшись до ложемента пилота, перекинул через спинку ноги и мягко опустился в него, пристегнув себя ремнями, потом развернулся к остальным.

– Ну и что думаете? – спросил я, дотягиваясь до вскрытого пакета с армейским сухпайком.

Все жевали эту сухую массу с задумчивыми лицами, не обращая внимания на отвратительный вкус, и даже Туров, который всегда возмущался по этому поводу, ел молча.

– Очень похоже на зонд фон Неймана, – вдруг заявил капитан Марченко. – Судя по тому, в каком контексте о нем рассказывает Эйф, и учитывая то, что с ними случилось, это типичный зонд фон Неймана в конфигурации «Берсерк».

– Это что еще за хрень, капитан? – буркнул Туров.

Я посмотрел на Турова многообещающим взглядом, и тот показательно вздохнул и потянулся за новым куском сухпая.

– Иван, что ты имел в виду? – поинтересовался я и попытался вспомнить о таком зонде. Но моя идеальная память ничего не выдала.

– В шестидесятых годах двадцатого века американский математик фон Нейман озвучил концепцию самовоспроизводящихся машин для освоения планетных систем. С тех пор было предложено множество разновидностей зонда фон Неймана. «Берсерк» – это машина, цель которой – поиск и уничтожение жизни или сдерживание распространения разума в Галактике.

– Но этот Эомер не был самовоспроизводящимся и не уничтожил элемийцев, по крайней мере, сразу, –