Определенный объем из определенного места… Это же… Совсем как та хренота, которую Себастьян провернул со мной и Аминой. Просто изъял определенный объем пространства со всем, что там находилось, и переместил его в другое место. Но одно дело провернуть это с легоньким металлическим подносом, да еще и в тех местах, в которых ты уже тысячи раз это проворачивал, и совсем другое — с двумя живыми людьми из места, которое ты не видишь, в место, которого ты не видишь тоже. Такое вообще возможно?

Да, правильно Ника сказала — если кто-то и способен ответить на мои вопросы касательно оружия, которым мой отец воюет против меня, каждый раз подкидывая все новую и новую пищу для размышлений, то это Персефона. То, что она самый сильный реадизайнер в отношении управления чистой праной — это частности, и, полагаю, лишь следствие ее инвалидности, из-за которой она и развила в себе такую способность. На данный момент меня больше интересуют ее знания техник Ратко — как тех, которым они учат всех, так и тех, которым они не учат никого, кроме своих.

И особенно — тех техник, которые в понимании Персефоны существуют только в теории. Потому что мне что-то подсказывает, что за то время, что она находится в отрыве от остальных Ратко, они придумали что-то новое. Просто не могли не придумать.

Но для начала надо настроить ее на положительный лад. А то по ее подозрительному взгляду сразу становится ясно, что никакими тайнами своего клана в данный момент времени она со мной делиться не станет.

Даже при условии, что клан ее, по сути, выгнал из своих рядов.

— Присаживайтесь, наливайте чай. — велела Персефона, подавая пример и садясь в кресло рядом с Аминой. — И рассказывайте.

Я выложил историю быстро — за два раза уже наловчился. Получилось сжато, кратко, по делу, без лишней воды.

И Персефону это устроило.

— Что ж, в общем-то, ваши версии историй совпадают. Я до последнего думала, что это какой-то способ поразить мою внучку…

— Внучку? — поразился я.

— А чему ты удивляешься? — впервые за все время подала голос Амина. — Я Ратко, она Ратко, логично же, что мы родственники! Не прямые, конечно, двоюродные, но все равно родственники.

— Просто я слышал, что Персефона Ратко давно не появлялась в клане… — я пожал плечами.

— Но дети-то мои никуда не делись от этого. — улыбнулась Персефона. — Хотя, конечно, не все они выросли такими, какими я бы их хотела видеть.

— У вас много детей? — заинтересовалась Чел.

— Пятеро сыновей, четверо дочерей. — охотно ответила Персефона. — Две девочки ушли в другие кланы, и один сын тоже. Ричард.

Ричард. Ричард Ратко. Позже — Ричард Белов.

Я коротко переглянулся с Чел — судя по ее виду, она думала о том же.

— А как звали остальных сыновей? — невзначай поинтересовалась Чел.

— Самый старший — Максим. — охотно и с улыбкой ответила Персефона. — Очень способный мальчик, один из лучших сенсов на своем курсе, между прочим. Слыхали про эвакуацию из обрушившейся шахты, когда реадизайнер открыл портал вслепую всего лишь со второй попытки? Это он был, мой мальчик.

Я не слыхал, но на всякий случай наметил небольшой кивок. А вот Чел кивнула осмысленно — она, видимо, была в курсе.

— Чуть помладше — Чеслав. Он побил рекорд дальности портала в свое время. Сейчас правда этот рекорд уже снова побит, но тогда он был на коне и очень гордился своим титулом! — охотно продолжала Персефона. Для полноты картины сейчас не хватало только, чтобы она достала семейный альбом и начала показывать каждого из сыновей во все его периоды жизни.

— Потом родился Джордж. — уже без особой улыбки продолжила Персефона. — Он не отличался особой силой, зато был очень добрым и понимающим мальчиком. Он был абсолютным пацифистом, и даже добился того, чтобы его никогда не включали в оперативные группы противодействия даргам. Взамен этого он предоставил миру концепцию и теорию работы того, что сейчас называется Сетью Ратко. Того, без чего жизнь простых людей просто не представить.

Персефона замолчала и уставилась куда-то перед собой, держа в руке тонкую фарфоровую чашечку. Пальцы преподавательницы мелко дрожали, и по поверхности чая бежала рябь.

— Вы сказали, пятеро. — осторожно напомнил я. — А назвали только четверых, включая Ричарда. Кто пятый?

Ответ, конечно же, я знал. Но до последнего надеялся, что хотя бы здесь, хотя бы сейчас, не услышу этого имени. Не услышу того имени, которое свяжет все потерянные и оборванные нити воедино, причем снова пропустив их при этом через меня.

Конечно, Персефона не стала меня щадить и глухо уронила:

— Пятый Себастьян. Этот чертов Себастьян, от которого одни проблемы… Лучше б я его никогда не рожала…

Вот значит как. Здравствуй, стало быть, бабушка. Причем самая что ни на есть прямая бабушка, а не как в случае Амины — двоюродная-троюродная. Ее сын мой непосредственный отец. И, судя по всему, она его любит не сильнее, чем я сам.

Я взглянул на Чел и вложил в свой взгляд максимум вопроса. Поднятую тему обязательно надо ракрутить, но если сейчас провокационные вопросы начну задавать я — это может сломать случайно возникшую атмосферу теплоты и доверия. Как ни крути, а ко мне Персефоне не питает теплых чувств.

К счастью, Чел меня поняла. Она перевела взгляд на Персефону и спросила:

— А что не так с Себастьяном?

— С Себастьяном все не так. — вздохнула Персефона. — Начиная с его отца. Я родила его от другого мужа, Виктора, который сейчас является патриархом Висла. В общем-то, уже тогда было понятно, что он станет следующим патриархом после своего отца.

— А прежний муж? — нахмурилась Чел.

— Погиб в одной из схваток с даргами. — сумрачно ответила Персефона и отпила чаю. — Через два года после этого меня фактически вынудили выйти замуж за Виктора, который на тот момент давно уже положил на меня глаз. Злые языки даже поговаривали, что Сандерс, мой первый муж, поогиб не просто так и не сам собой, а Виктор приложил к этому руки. Я, конечно, не разбиралась — мне было не до того.

— Значит, у Себастьяна один отец, а у остальных ваших сыновей — другой? — уточнила Амина с другого конца стола.

— Не совсем. — Персефона покачала головой. — Джордж и Себастьян рождены от Виктора. И если Джорджем Виктор никогда особо не интересовался, почти с самого начала поставив на нем крест в силу его природной доброты и пацифизма, то Себастьян стал его любимчиком. Он с самого начала был весь в отца — жестокий, беспринципный, наглый и бессердечный. Он всегда ставил во главу угла собственные интересы и собственный интерес и его никогда не интересовало, что кто-то может пострадать или дать погибнуть при этом. Начиная осваивать реадиз, он нередко проводил эксперименты над животными, которых умудрялся поймать, просто, чтобы посмотреть, что и в каком количестве оно выдержит. Начав обучение в академии, он сразу же достиг неплохих успехов в телепортации и во всем, что касалось покорения пространства, но стандартной схемы обучения ему было мало. Даже в свободное время он постоянно куда-то пропадал, а, когда его спрашивали, чем он занимается, он всегда отвечал, что тренируется, но отказывался показывать, что именно он делает. Одно можно сказать точно — уже к середине первого курса Себастьян в полной мере освоил телепортацию в одиночку.