Что тут можно сказать? Пожалуй, ничего. Этим историкам и диванным стратегам ответил еще в позапрошлом веке русский поэт и герой 1812 года Денис Давыдов: «Всякий мнит себя стратегом, видя бой со стороны…» А тогда, в ноябре 1941 года, когда решалась судьба обеих столиц, Федюнинский имел полное право издавать жестокие приказы, в которых, среди прочего, фигурировало и слово «расстрел».

Приказ тут же разослали, развезли по частям и соединениям работники политотдела армии и зачитали там бойцам и командирам.

«За ночь, — вспоминал Иван Иванович, — удалось осуществить некоторую перегруппировку, привести соединения в порядок, подбросить продовольствие и боеприпасы. Отход прекратился. Полки и батальоны окопались на занятых рубежах».

В мемуарах — несколько строк. Констатация факта. Бесстрастное перечисление «мероприятий», благодаря которым удалось прекратить отход и остановить полки и батальоны, окопать их «на занятых рубежах». Но чего это стоило командующему и его штабу?!

История Великой Отечественной войны знает много трагических сюжетов, когда для некоей операции командование нагоняло массу войск, танков, артиллерии, но эти массы плохо управлялись, и противнику, располагавшему гораздо меньшими силами, удавалось полностью расстроить планы наших штабов, разбить и уничтожить изготовившуюся к сражению изначально сильную группировку.

Утром 12 ноября 1941 года Федюнинский получил очередную телеграмму из Москвы:

«Командующему Ленинградским фронтом.

Копия: Командующему 54-й армией.

Ставка Верховного Главнокомандования утвердила Ваши указания по вопросам разрушения в Волховстрое алюминьзавода, Волховской ГЭС, железнодорожного моста и затопления патерны плотины с возложением ответственности за это, а также за определение времени взрыва на командование 54-й армии».

Главным объектом, за который командующий 54-й армией отвечал головой, была Волховская ГЭС. Основное оборудование было демонтировано и эвакуировано, станция и плотина заминированы.

Федюнинский тут же вызвал начальника инженерного управления армии генерал-майора С. А. Чекина[25], положил перед ним телеграмму и сказал:

— Давайте, Сергей Алексеевич, думать, как быть?

— А что тут думать? Главное в нашей безвыходной ситуации — не взорвать станцию раньше времени.

— Именно для этого я вас и позвал. Группу подрывников полностью подчиняю вам. Приказываю неотлучно находиться на Волховской ГЭС и держать постоянную связь со штабом армии. Взрывать только по моему личному приказу. Сидите на станции и ждите моего приказа. Только — по приказу. Даже если немцы будут у самой станции и вам покажется, что уже пора. Ни в коем случае не торопитесь. Только по моему личному приказу!

— Да понял я, Иван Иванович. Понял, — сказал генерал Чекин и снова мрачно пошутил: — Как в сказке: налево пойдешь… направо пойдешь…

Утром противник атаковал крупными силами. Начало атаки удалось погасить артиллерийским огнем и налетами авиации. Но вскоре немцы прорвались на нескольких участках одновременно. Из 310-й стрелковой дивизии, которая дралась в районе разъезда Зеленец, снова позвонил полковник Замировский[26]. Дела там были плохи с самого утра. Немцы напирали с особым ожесточением. На этот раз Замировский доложил коротко:

— Бой идет на командном пункте. Что делать?

Командир 310-й просил разрешения на отход. Это было ясно. Хотя и не говорил об этом прямо. Потому что слова «отход», «отступление» и подобные им в эти дни приравнивались к таким категориям, как «разгром», «трусость», «паника». Федюнинский, глядя на карту, понимал, что сейчас самое разумное для Замировского, конечно же, отвести полки на тыловые позиции, вывести их из-под удара, попытаться закрепиться в глубине. Но позади него лежал Волхов, электростанция. Уже несколько раз оттуда звонил генерал Чекин, докладывал, что у него все готово, говорил, что беспокоится за связь, поэтому так часто и звонит. Видимо, канонада все сильней, и там, на ГЭС, кажется, что бой стремительно приближается и немцы вот-вот ворвутся на объект особой важности.

Что в этих обстоятельствах сказать Замировскому? Никифор Матвеевич — старый боевой товарищ. Вместе служили на Дальнем Востоке. Вместе входили в Монголию. Замировский командовал Сахалинским, затем Белореченским полками. Опытный командир, мужественный человек. За Советско-польскую войну имел орден Красного Знамени. Федюнинский в том походе был рядовым красноармейцем, а Замировский уже командовал стрелковой ротой в легендарном 388-м Богунском полку. Попусту звонить не будет. Но атакованы все направления! Всем дивизиям сейчас тяжело! И, судя по карандашным отметкам, которые почти каждую минуту делал на карте начальник оперативного отдела штаба, бой кипел по всей линии фронта и неоткуда было взять даже роту или артиллерийскую батарею, чтобы усилить, поддержать Замировского. И он твердо сказал полковнику:

— Продолжайте драться. Не сумели удержать противника на допустимой дистанции, деритесь теперь на КП.

«Замировский молчал, — вспоминал Федюнинский ту кромешную историю, стоившую ему огромного нервного напряжения. — Я слышал в трубке его дыхание и понимал, как ему тяжело. Он ждал от меня другого ответа, но я не мог его дать.