Именно такой спор после смерти пятого имама дал жизнь секте зейдитов, или «пятеричников». Более серьезное разногласие после смерти шестого имама породило секту исмаилитов, которые некоторое время доминировали в шиизме: именно исмаилитами были Фатимиды, захватившие Египет и основавшие там еще один халифат.

В конце XI века исмаилиты тоже раскололись надвое. Меньшинство превратилось в группу революционеров, обозленных богатством и пышностью могущественного Фатимидского халифата: они посвятили себя цели уравнять богатых и бедных, наделить силой кротких и вообще вернуть исламский проект на правильный путь. Лидер этого движения вербовал себе соратников в Персии под прозвищем Хасан Саббах.

В Персии Саббах организовал себе базу. Он захватил крепость под названием Аламут («Орлиное гнездо»), расположенную высоко в горах Эльбурс на севере Ирана. Добраться до него здесь было невозможно: в крепость вела лишь одна пешая тропа, слишком узкая, чтобы по ней могла пройти армия. Как захватил ее Саббах, неизвестно. Одни легенды гласят, что хитростью, другие – что с помощью каких-то сверхъестественных сил, третьи – что он обратил защитников крепости в свою веру, а затем просто за небольшую сумму выкупил этот замок у его хозяина. Как бы там ни было, здесь, в Аламуте, Саббах начал готовить ассасинов.

Принял ли этот культ такое имя, потому что его служители посвятили себя политическим убийствам? Наоборот: политические убийцы теперь именуются «ассасинами», поскольку так называли себя служители этого культа. Столетия спустя Марко Поло рассказывал, что агенты Саббаха, чтобы взбодрить и порадовать себя перед убийствами, курили гашиш, отчего их стали называть «гашишинами»: это слово и превратилось в «ассасины». В этой этимологии я сомневаюсь – и объясню, почему.

Саббах был архетипичным прото-террористом, использовавшим убийства прежде всего в пропагандистских целях. Ресурсов и воинов, чтобы вести битвы и захватывать города, ему не хватало; поэтому он посылал отдельных людей или, самое большее, маленькие группы на убийства государственных деятелей, тщательно выбираемых так, чтобы их смерть вызвала всеобщее потрясение. Ассасины готовили убийства месяцами, даже годами: порой ради этого вступали в дружбу с жертвой, или поступали к ней на службу и постепенно завоевывали ее доверие.

В какой момент этого долгого процесса они курили гашиш? Что-то здесь не сходится. Ливанский автор Амин Маалуф предполагает, что слово «ассасин», возможно, происходит от персидского «ассас», что значит «основание». Как и большинство религиозных сектантов, Саббах учил, что откровения испорчены, а он ведет своих учеников обратно к основанию, к оригиналу. Разумеется, у любого сектанта свои представления о том, каким будет этот оригинал. И учение Саббаха далековато ушло от того, что большинство ученых считает исламом! Для начала, он учил, что, хотя Мухаммед в самом деле был Божьим посланником, Али – как и все последующие имамы – был воплощением самого Аллаха.

Далее Саббах учил, что у Корана есть значение внешнее, поверхностное, но кроме него есть много уровней внутренних, эзотерических значений. На поверхности Коран предписывает религиозные ритуалы, правила поведения, дает этические и моральные наставления; но всё это для грубых масс, неспособных возвыситься до более глубокого знания. Эзотерический Коран – а эзотерическое значение есть у каждого его стиха, каждого слова, каждой буквы – содержит в себе тайный код, позволяющий посвященным расшифровать криптограмму сотворенной Вселенной.

Ассасины представляли собой радикальное тайное общество. Во внешнем мире они никак не демонстрировали своей принадлежности к ассасинам, никому не сообщали о своей вере. Поэтому никто не знал, сколько их и что за человек на базаре, в мечети, где угодно может оказаться ассасином. Новообращенные проходили интенсивную индоктринацию и тренировки, а затем каждый член секты получал ранг, в зависимости от уровня знаний. При переходе со ступени на ступень сектанты якобы погружались во все более и более глубокие слои значения Корана, пока не доходили до основания, на котором покоится все остальное – иначе говоря, не оказывались допущены в ближний круг Саббаха.

Плели свои заговоры ассасины в строжайшей тайне, а вот убивали как можно более публично: цель их была не в том, чтобы убрать того или другого человека во власти, но чтобы заставить жителей всего цивилизованного мира поверить, что ассасины способны убить кого угодно, когда и где угодно. Саббах хотел, чтобы люди подозревали ассасинов повсюду: в лучших друзьях, в самых доверенных слугах, даже в собственных женах. Таким образом он надеялся контролировать политику властителей, у которых, в отличие от него были земли, войска и ресурсы.

Киллеры, убивавшие для него, называли себя «федаинами», что значит «приносящие жертву». Задумывая публичное убийство, они знали, что, совершив свое дело, через несколько секунд будут схвачены и убиты сами, но не делали ничего, чтобы избежать такого исхода. Смерть была ключевым элементом совершаемого ими ритуала: это были убийцы-камикадзе. Добровольно принимая смерть, они показывали властям, что даже угроза казни их не устрашит.

Ассасины добавляли смятения в мир, и без того охваченный смутой. Сунниты боролись с шиитами. Аббасидский халифат в Багдаде сражался с Фатимидским в Каире. Почти столетие постоянных турецких вторжений озлобило и огрубило общество. А теперь еще этот культ убийц, раскинувший свои щупальца по всему Ближнему Востоку, превратился для общества в нескончаемый ночной кошмар.

Ассасины заявили о себе серией убийств. Они убивали чиновников-сельджуков и известных суннитских священнослужителей. Убили двух халифов. По возможности старались совершать убийства в мечети во время пятничной молитвы: там всегда было много зрителей.

В 1092 году они убили самого Низам аль-Мулька, недавно вышедшего в отставку. А не прошло и месяца – избавились и от его господина, султана Малик-шаха, сына Алп-Арслана. За несколько недель уничтожили двоих политиков, на которых более, чем на ком-либо ином, покоилось шаткое единство империи. За этими убийствами последовала изнурительная борьба за власть среди сыновей, братьев, кузенов и прочих родичей султана; и эта борьба, после разнообразных приключений, разбила западную часть империи вдребезги. Практически в каждом городе от Малой Азии до Синая теперь был свой князь: Иерусалим, Дамаск, Алеппо, Антиохия, Триполи, Эдесса – все превратились де-факто в суверенные государства, лишь номинально подчинявшиеся султану в Багдаде. Каждый князек сидел на своих владениях, как собака над костью, и подозрительно косился на соседей.

К 1095 году н. э. мечта о едином исламском сообществе на политическом уровне рухнула. Лишь улемы с трудом удерживали общество вместе Кораном, хадисами и шариатом. Философы рассеялись: порой голоса их были еще слышны, но все глуше и глуше. Таков был мир, в котором жил и трудился Газали – мир, в котором легко было прийти к выводу, что неразумно доверять разуму.

А дальше начались катастрофы.

474–783 годы п. Х.

1081–1381 годы н. э.

В сущности, произошло две катастрофы, одна побольше, вторая поменьше. Та, что поменьше, пришла с Запада.