В это время о Западной Европе мусульмане знали столько же, сколько европейцы впоследствии – о сердце Африки. Для мусульман все пространство между Византией и Андалусией было более или менее первобытным лесом, населенным людьми настолько дикими, что они едят свинину. Говоря «христиане», мусульмане имели в виду Византийскую церковь или различные небольшие церкви на подконтрольных мусульманам территориях. Они знали, что дальше на западе в свое время процветала могущественная цивилизация – в Италии или на берегах Средиземноморья, куда мусульмане регулярно наведывались, еще можно было встретить ее следы; но еще в Эпоху Невежества, до рождения ислама, эта цивилизация погибла, и теперь от нее не осталось ничего, кроме руин и воспоминаний.

Нельзя сказать, что мусульмане были совсем неправы. В самом деле, Европа долго пребывала в ужасном состоянии. Несколько столетий атак германских племен, гуннов, аваров, мадьяр, мусульман, викингов и прочих превратили ее в место, где жить было невозможно – только выживать. Почти все в Европе были крестьянами. Почти все крестьяне работали на износ от рассвета до заката, чтобы спастись от голода и поддерживать тонкий слой высших классов – военной аристократии и священнослужителей (поскольку священникам и монахам запрещалось жениться, их ряды пополнялись в основном из числа военной аристократии). Кроме немногих становившихся служителями церкви, мальчики из высшего класса не обучались практически ничему, кроме искусства боя.

Однако где-то в одиннадцатом столетии достигли критической точки последствия небольших технологических изменений, накапливавшихся все эти годы. Изменения эти были столь невелики, что в то время проходили практически незамеченными. Одним из них стал модифицированный «тяжелый» плуг, окованный железом, который прорубал корни и, в сравнении с прежними моделями, оставлял более глубокие борозды в плотной и влажной почве северной Европы. Тяжелый плуг позволял крестьянам расчищать леса и растить хлеб в местах, прежде считавшихся непригодными для земледелия. Короче говоря, у крестьян появилось больше земли.

Вторым изобретением стал лошадиный хомут – несколько улучшенное ярмо, которое использовалось, чтобы запрячь в плуг вьючную скотину. Ранняя версия ярма из-за своей формы подходила только быкам. Если попытаться запрячь в ярмо лошадь, оно пережимало ей горло и перекрывало доступ воздуха. Но однажды какой-то неизвестный изобретатель изменил форму ярма так, что теперь оно давило лошади на плечи и грудину, а не на шею. С таким ярмом поля можно стало вспахивать лошадями, а не быками; а лошади шли в плуге вдвое быстрее быков, так что за одно и то же время вспахивали намного больше земли.

Третьим изобретением стало трехпольное земледелие. Выращивание хлеба год за годом на одном и том же месте истощает почву, так что земледельцы должны время от времени давать своим полям «отдохнуть». Но кушать хочется всегда: так что европейские крестьяне привыкли делить свою землю на два поля. Каждый год они сеяли на одном поле, а другому давали «отдыхать». На следующий год засевали второе поле, а первое стояло пустым.

Однако за столетия европейцы поняли, что не обязательно давать полю отдыхать каждый второй год. Оно остается таким же плодородным, если оставлять его пустым и через два года на третий. Постепенно крестьяне начали делить свои земли на три поля, и каждый год засевали два из них, а пустым оставляли третье. В результате у крестьян появилось на одну шестую больше земли под вспашку на каждый год.

Что приносили в жизнь эти небольшие перемены? Не так уж много. Просто помогали крестьянам время от времени получать дополнительный продукт. Имея дополнительный продукт, крестьяне отправлялись в установленные дни на перекрестки дорог и там обменивались с другими крестьянами, у которых имелось в избытке что-нибудь другое. Блага, к которым они получали доступ, становились все обильнее и разнообразнее, и порой у крестьянина появлялись время и силы оторваться от изнурительного труда в поле и заняться каким-нибудь ремеслом, изготовлением на продажу вещей, которые ему хорошо удавались. Некоторые перекрестки превращались в более или менее постоянные рынки, и постепенно вокруг них вырастали города. Города привлекали к себе людей, способных изготовлять разные вещи на продажу постоянно, в качестве основного своего занятия. Появление денег позволило некоторым людям все время путешествовать с рынка на рынок, с ярмарки на ярмарку, покупать и продавать. Деньги снова вернулись в употребление – а с ними и возможность их копить, и (для самых богатых европейцев) возможность путешествовать по свету.

И куда же они отправлялись? Поскольку этот мир был весь пронизан религией и религиозными суевериями, они ехали в святые места на поиски чудес. Те, чьи средства были ограничены, посещали только местные святыни, но те, кто мог позволить себе больше, отправлялись в Святую Землю. Для западных европейцев это было долгое и опасное путешествие, к тому же в отсутствие универсальной валюты они могли расплачиваться только золотом и серебром, что делало их первейшей мишенью для разбойников; поэтому пилигримы часто собирались большими компаниями, нанимали себе телохранителей и организовывали групповые «экспедиции» в Палестину. Там они посещали места, где жили, бывали, трудились и умирали Христос и его ученики. Они молили Господа о прощении грехов, делали большой шаг вперед на пути к спасению души, покупали себе амулеты для излечения от болезней, приобретали и разные соблазнительные вещицы из числа тех, что можно было найти на восточных базарах, запасались реликвиями и сувенирами для родственников – и отправлялись домой, чтобы там вспоминать о величайшем в своей жизни приключении.

Затем турки-сельджуки «отжали» Палестину у толерантных Фатимидов и безразличных Аббасидов. Турки были новообращенными мусульманами – и, следовательно, ревностными в вере. Но трезвость, умеренность, милосердие и прочие добродетели не слишком их интересовали; зато они преисполнялись праведного гнева, сталкиваясь с последователями иных вер, особенно родом из далеких и более варварских стран.

Так христианские пилигримы обнаружили, что в Святой Земле их встречают всё менее и менее гостеприимно. Не то чтобы их били, пытали, убивали – ничего подобного. Скорее, они испытывали постоянные мелкие унижения и стеснения, ясно показывающие, что они здесь люди второго сорта. В любой очереди их ставили в конец. Чтобы посетить собственные святыни, им требовалось специальное разрешение. За любую мелочь с них драли деньги; торговцы не желали их замечать; чиновники обращались с ними грубо; словом, они постоянно сталкивались с мелкими, но раздражающими и возмущающими неудобствами.

Когда паломники возвращались в Европу, им было на что поругаться и пожаловаться; однако рассказывали они и о сказочных богатствах Востока, о роскоши дворцов, мимо которых проходили, о том, что даже простые люди там одеты в шелка и бархат, о прекрасной еде, специях, духах, золоте, золоте… и все эти рассказы возбуждали и гнев, и зависть.

Битва при Манцикерте в 1071 году н. э., та, в которой турки-сельджуки разбили византийцев и взяли в плен императора, потрясла Европу. Из Византии полетел поток писем. Императоры призывали западных рыцарей прийти им на подмогу во имя единства христиан. Патриарх Константинопольский слал своему упрямому сопернику, Папе Римскому, отчаянные послания, предупреждая, что, если Константинополь падет, «язычники»-«магометане» направятся оттуда прямиком в Рим.