Европейская экономика в это время находилась на подъеме, население росло, однако нравы и обычаи Европы не поспевали за прогрессом в двух важных отношениях. Во-первых, производительный труд по-прежнему почитался недопустимым для людей благородного происхождения; их дело – управлять своими землями и вести войны. Во-вторых, древний обычай по-прежнему гласил, что после смерти владельца земель все поместье отходит старшему сыну, а прочие сыновья должны сами пробивать себе дорогу в жизни. По иронии судьбы, этот обычай, так называемый «майорат», лишь укрепился от противоположного процесса, происходящего в высших кругах – от склонности королей и князей делить свои владения между сыновьями, разбивая свои земли на всё более и более мелкие княжества. Франция, например, распалась на полунезависимые территории, называемые графствами, и на еще более мелкие клочки земли, управляемые так называемыми кастелланами – представителями мелкого дворянства, вся знатность которых состояла во владении одним замком (castle) и несколькими милями земли вокруг. Замок нельзя было разделить между несколькими сыновьями, так что на этом уровне – уровне рыцарей – прочно держался принцип «старший сын наследует всё»[31].

Так с каждым поколением росло число безземельных дворян, не видящих для себя никаких занятий в жизни, кроме войны; а нашествия иноземцев случались всё реже, так что даже и повоевать толком было негде. Последние грозные захватчики, викинги, больше не представляли угрозы: к XI веку они «остепенились» и влились в Европу. «Они» тоже стали «нами». А рыцарей становилось всё больше и больше.

И тут на сцену выходят пилигримы, жалуясь на притеснения, чинимые им «язычниками» в Святой Земле! Наконец, в 1095 году, папа Урбан Второй произнес на открытом воздухе возле монастыря Клермон во Франции пламенную речь. Он объявил собравшимся там французским, немецким и итальянским рыцарям, что христианский мир в опасности. Подробно описал унижения, которым подвергались в Святой Земле христианские паломники, и призвал всех верных помочь братьям изгнать турок из Иерусалима. Тем, кто отправится на Восток, Урбан предложил в знак своей миссии нашить на одежду красный крест. Саму эту экспедицию назвали croisade, от французского croix, то есть «крест»: отсюда и название, которое дали впоследствии историки всему этому предприятию – Крестовые походы.

Сосредоточившись на Иерусалиме, Урбан связал поход на восток с паломничеством и изобразил его как религиозный акт – и провозгласил своею папской властью, что всякий, кто отправится на восток убивать мусульман, получит частичное отпущение грехов.

Можно только воображать, как были воодушевлены и захвачены этим предложением тысячи европейских рыцарей – беспокойных, беспутных, отчаявшихся гуляк и вояк! «Идите на восток, молодые люди! – сказал им Папа. – Покажите себя там! Вас учили убивать – примените свои навыки на практике, без всякого чувства вины набейте карманы золотом, получите землю, владеть которой вы рождены, а в довершение всего – после смерти отправляйтесь на небеса!»

Когда в мусульманский мир просочились первые крестоносцы, местные жители совсем не понимали, с кем и с чем имеют дело. Поначалу они сочли, что это наемники с Балкан, служащие императору Константинопольскому. Первыми из мусульманских правителей столкнулся с ними сельджукский князь Кылыч-Арслан, правивший восточной Анатолией из города Никеи, в трех днях пути от Константинополя. Однажды, летним днем 1096 года, князю Арслану донесли, что на его территорию вторглось странно одетое воинство. «Странно» здесь означало, прежде всего, бедно: лишь немногие выглядели действительно воинами, остальные – каким-то сбродом. Почти у всех у них был нашит на одежду красный крест. Арслан приказал следить и наблюдать за ними. Он узнал, что сами эти люди называют себя «франками»; местные турки и арабы именовали их аль-Ифранджи («фаранги»). Вторгшиеся заявляли не смущаясь, что пришли из дальней западной страны, чтобы перебить мусульман и захватить Иерусалим, но сперва хотят овладеть Никеей. Арслан рассчитал, какой дорогой они пойдут, устроил там засаду и раздавил их, как букашек: многих убил, еще больше пленил, а остальных прогнал обратно на византийскую территорию. Это оказалось так легко, что больше он о них и не вспоминал.

Он не знал, что эта «армия» была лишь первой ласточкой движения, которому в следующие двести лет предстояло стать для мусульман Средиземноморья настоящей чумой. Пока Урбан близ монастыря обращался к аристократии, бродяга по имени Петр Пустынник проповедовал то же самое на улицах. Урбан обращался к графам, баронам и рыцарям, но отпущение грехов обещал всем христианам, которые отправятся в крестовый поход, так что Петр Пустынник набирал себе сторонников из всех классов: крестьян, ремесленников, торговцев, даже из женщин и детей. Его «армия» вышла в путь раньше, чем аристократы успели организовать настоящую армию – быть может, потому, что особенно «организовываться» армии Петра Пустынника и не требовалось. Они верили, что делают Божье дело – значит, Бог сам обо всем позаботится. Так что Кылыч-Арслан одержал победу над несколькими тысячами крестьян, сапожников и мясников.

На следующий год, когда царь Арслан услышал, что к нему движутся новые фаранги, то лишь пожал плечами. Но следующая волна крестоносцев была совсем иной: на этот раз пришли настоящие рыцари и лучники, возглавляемые закаленными в боях военачальниками из земель, где войны никогда не прекращались. Арслан выступил против них, и состоялась битва, в которой легковооруженные конники пускали стрелы в бронированные танки – ибо именно таковы были средневековые рыцари Западной Европы. Турки сбивали с ног пеших фарангских воинов, но рыцари выстраивали защитные блоки, которые не удавалось пробить стрелами, и медленно, неуклюже, но неотвратимо продвигались вперед. Они взяли столицу Арслана, а ему самому пришлось искать убежища у одного из своих родственников. Затем рыцари разделились: одни направились в глубь страны, в Эдессу, другие – по берегу Средиземного моря в Антиохию.

Царь Антиохии послал отчаянный призыв о помощи к царю Дамаска по имени Дакук. Царь Дамаска хотел бы помочь, но тревожился о том, что его брат Ридван, царь Алеппо, может явиться и захватить Дамаск в его отсутствие. Правитель Мосула согласился помочь, но по дороге сцепился с кем-то еще и явился в Антиохию с опозданием, а здесь схватился с Дакуком, который тоже опоздал: в результате оба мусульманских правителя потрепали друг друга и разошлись по домам, а Антиохии так и не помогли. Такова была история первых крестовых походов со стороны мусульман: трагикомический рассказ о том, как братоубийственные распри между царями позволяли крестоносцам беспрепятственно захватывать город за городом. Когда Антиохия пала, рыцари жестоко отомстили ей за сопротивление – убивали и старого, и малого, и вооруженных, и безоружных; а потом двинулись на юг, к городу под названием Маарра.

Жители Маарры уже знали, что произошло в Никее и в Антиохии, и были в ужасе. Они тоже рассылали соседям и родственникам отчаянные письма, молили прийти им на помощь; но родичи только радовались, что волки с запада нацелились на Маарру – и каждый надеялся после того, как фаранги нанесут удар, забрать город себе. Так что Маарре пришлось сражаться с фарангами в одиночку.