людьми и домашними животными, традиционное использование в пищу экзотической дичи в условиях недостаточной термической обработки: как говорится, все факторы риска сошлись вместе. Вот и случается время от времени: вирус, поражающий до этого исключительно животных, подбирает ключики к человеческому организму, находит комбинацию белков, позволяющую ему проникнуть и, главное, закрепиться в наших клетках.

Чаще всего люди заражаются от домашних животных и птиц, за которыми ухаживают: от свиней или кур.

А дальше стандартная история смертоносного респираторного заболевания, когда «обычное» ОРВИ или грипп внезапно начинают убивать с размахом чумы или натуральной оспы.

Почему? Потому что наш организм не знаком с геномом пришельца. А каждый неопознанный объект опасен для иммунитета: до определённого момента последний его просто не видит, а разглядев, может выдать настолько бурную реакцию, что начинает уничтожать не только вирус, но и наши собственные клетки. К счастью, обычно мутант хотя и смертоносный, но не такой заразный, и чтобы заболеть, требуется близкий контакт между людьми. Так протекали эпидемии, вызванные первым коронавирусом SARS-CoV-1 и последовавшим за ним MERS, в итоге не ставшие пандемиями.

Вообще, небольшой исторический экскурс даёт любопытную информацию: пандемия «нового ОРВИ» происходит в мире с частотой примерно раз в сто лет. Самая близкая к нам – печально известная вакханалия испанского гриппа – испанки, которая прошлась по миру в 1918–1919 годах.

Пока мы изучали историю эпидемий и надеялись на лучшее, ситуация развивалась вопреки моему самонадеянному прогнозу: стало ясно, что новый коронавирус смог приобрести самое неприятное качество – высокую заразность. В мессенджерах по медицинским группам разлетались видео переполненных приёмных отделений и перегруженных реанимаций китайских больниц. Профессионалам стало ясно: дело приобретает серьёзный оборот.

В середине февраля у нас с семьёй была запланирована двухнедельная поездка на отдых в Дубай. Обдумывая варианты, успеем ли проскочить, я прикинул, что до появления вируса в Эмиратах и в России есть небольшой запас времени. Возвращаясь двадцать восьмого февраля, мы увидели совершенно другой аэропорт: все пассажиры были в масках или респираторах, многие работники в специальных защитных костюмах, непривычно выглядел расчерченный для соблюдения дистанции пол, бросались в глаза многочисленные санитайзеры, поголовная термометрия.

Царило ощущение тревоги и ожидания большой беды.

Мы приземлились в Шереметьево в десять вечера, а с нуля часов первого марта все вернувшиеся из ОАЭ должны были выдерживать двухнедельную самоизоляцию.

Впереди были приуроченные к восьмому марта длинные выходные, многие москвичи и петербуржцы запланировали провести внеплановые мини-каникулы в Европе. В частности, в Италии, где как раз в тот момент разворачивался европейский театр пандемии. Вернувшиеся туристы принесли инфекцию в столицы, пошли первые единицы, десятки, сотни случаев.

Коллега, перешедшая работать в новую, многопрофильную клинику в Коммунарке рассказывала, как буквально за сутки их больницу полностью перепрофилировали «на ковид».

– Мы готовы к массовому поступлению тысяч заболевших, – пока всё было относительно спокойно, и эти слова звучали жутко.

Через несколько дней стало известно, что в нашем учреждении заболели ковидом двое врачей, вернувшиеся из заграничных поездок. Оба молодые, слегка за сорок, и оба вскоре оказались в реанимации в Коммунарке с тяжёлой дыхательной недостаточностью.

За их состоянием наша клиника следила как за сводками с фронта: в какой-то момент возникла реальная угроза подключения одного из коллег к аппарату искусственной вентиляции лёгких.

Не скрою, тогда мне стало действительно страшно: да что это за болезнь, когда из двух первых заболевших оба оказываются в реанимации, причём речь идёт про подключение к ИВЛ? Какое развитие событий нас ждёт впереди?

В конце марта стали появляться первые заражённые среди плановых пациентов. Обнаружение одного случая ковида становилось поводом к моментальному закрытию отделения, оно уходило в простой, всех контактировавших врачей отправляли домой на карантин, а пациентов оставляли на карантин в палатах. Работать становилось всё тяжелее.

Вскоре у нас открылись два ковидных отделения и ковидная реанимация, и это оказалось как нельзя вовремя, потому что первая волна начала свою стремительную экспоненту, количество тяжёлых больных кратно увеличивалось с каждым днём.

Появились первые наблюдения за болезнью: у большинства больных она протекает достаточно легко, но двадцать процентов сталкиваются с тяжёлым течением, зачастую требующим госпитализации и кислородной поддержки, до пяти процентов попадают в реанимацию и болеют крайне тяжело, половина из них умирают. В группе риска пожилые, тучные, страдающие сахарным диабетом, склонные к тромбозам. Но иногда молодые и совершенно здоровые. В те дни мы присматриваемся, стараясь как можно быстрее изучить повадки болезни.

Видим ощутимый подъём инфарктов и инсультов у молодых, сопровождаемый положительным мазком.

Видим патовую ситуацию, когда болезнь «разгоняется», сходит с ума иммунитет и начинается цитокиновый шторм, зачастую любые лечебные мероприятия не приносят результата: развивается стопроцентное поражение лёгких, с которым не справляется даже ИВЛ, подключается бактериальная инфекция, разгорается пожар сепсиса и почечная недостаточность. Так мы потеряли сорокалетнего коллегу, которого не спасло даже подключение аппарата искусственного кровообращения и оксигенации. Не спасли пятидесятипятилетнюю тёщу одного из наших заведующих. Вал тяжёлых случаев накатывал всё мощнее, и часть сотрудников нашего отделения ушли работать в ковидник или ковидарий, как его называли между собой.

Остальные продолжили работу в отделении, чтобы продолжить оказывать плановую помощь. Но для этого пришлось в корне перестроить работу. Поступавшие пациенты приносили болезнь в стационар, вызывая локальные вспышки по отделениям. Несмотря на то, что при госпитализации начали требовать результаты мазка на коронавирусную инфекцию, кто-то успевал заболеть за несколько дней после сдачи мазка или заразиться в транспорте по дороге в клинику. Поэтому мы выделили несколько обсервационных палат, в которых изолировали вновь поступивших. Врачи и больные строго соблюдали масочный режим.

Через некоторое время один больной всё-таки проскочил и попал на операцию коронарного шунтирования уже заражённым. Болезнь значимо утяжелила течение послеоперационного периода, и он едва не погиб от тяжелейшей пневмонии, почти вся бригада заразилась. Серьёзнее всех болела молодая операционная медсестра, перенёсшая болезнь со значимым поражением лёгких, первого ассистента в течение месяца преследовал приступообразный кашель, от которого он почти не мог работать.

Этот случай потребовал от нас ещё больше изменить тактику. Была необходима абсолютная уверенность, что больной в день операции здоров. Теперь всем пациентам, готовящимся на хирургию сердца, брали мазок накануне, он автоматически получал маркировку экстренного, давая возможность получить результат вечером того же дня, а пациент в это время шёл на компьютерную томографию лёгких, дабы исключить вирусное поражение при ложноотрицательном мазке. Тактика принесла свои плоды: в течение последующих двух лет у нас больше ни разу не проскочил «на стол» инфицированный больной. Правда, мне пришлось применить все методы убеждения, шантажа и благодарности для умиротворения и без того перегруженных лаборатории и отделения компьютерной томографии, но, как говорит распространённый писательский штамп, это