Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил встал, принес пачку сигарет, нервно закурил.
— Крепко мы тогда вляпались — по самую каску! Они своих подтянули, обложили нас с трех сторон и предложили сдаться. Жизнь пообещали, свободу и деньги, если оружие сложим и командира отдадим. Ну, мы их послали по матушке далеко и грубо. И стали они нас расстреливать по одному, как в тире. Пальба шла — башки не поднять: в лоб автоматы колотят, на флангах пулеметы стучат, а податься некуда — позади минное поле. Капкан. Лешка пришел к командиру и говорит: «Поле минное вряд ли большое. Не Великая же Отечественная война, чтобы минные поля на километры. Так — нитки две-три протянули, вряд ли больше». И предложил… — Михаил глубоко затянулся. Был он весь там — на том чертовом поле. — Предложил через мины уходить, потому что такого маневра враг от нас не ждал. А как уходить, когда каждый шаг может стать последним? Наступил на мину и всё — амба! Вроде и выход, но страшно… И тогда Лешка вызвался первым пойти. «А вы, — говорит, — по моим следам. Я специально каждый отмечать буду. А если ждать, то один черт — всех перестреляют». Такое отчаянное решение! За ним следом Серый вызвался идти. Остальные не решились. И я тоже. Страшно это, когда под ногой мина, просто мышцы деревенеют, так что шага не ступить… А эти — пошли! Лешка шагов сорок успел сделать. Пару мин он нашел и отметил, а третью — нет. Рвануло под ним, ноги напрочь оторвало. Так он еще метров десять проползти смог и уже на следующей мине — окончательно. За ним, по меткам, Серый пошел. До Лехи быстро добрался. Только спасать там уже некого было… А вот дальше пойти… Всё это видя и понимая… Командир кричит ему: «Не надо, Серый, возвращайся!» А он обернулся, рукой махнул и пошел… Еще метров тридцать одолел. А потом… После него мин уже не было. Мы по проходу сделанному двинулись как по бульвару. Метки сняли, чтобы боевики за нами не сунулись. Они и не сунулись. Серого еще километров десять несли, пока он кровью не истек. Так вышло, что они жизни свои положили, чтобы остальных спасти. А у них жены. У Лехи ребенок, сын остался. И если бы не они, все мы там полегли без всякой на то пользы. Вот так. А говорят… Есть еще мужики на свете. Были…
Эпизод пятьдесят четвертый. Месяц и двадцать дней до происшествия
Палата была полна.
Игорь лежал на кровати. Рядом с ним бутафорная капельница, Теперь уже ненужная. Мария стояла у окна, безотрывно наблюдая за улицей. Рядом с ней Мила и Анатолий. Сергей Михайлович сидел в углу и, кажется, дремал. Не было только Михаила. Он торчал на первом этаже, наблюдая улицу. Вениамин… Этот был, как всегда, при деле, увиваясь подле симпатичной медсестры в белом халате.
— Остановитесь! Замрите вот так… Прекрасно! Вам говорили, что у вас профиль древнеегипетской царицы?
— Неужели?!
Испуганная медсестра смотрела на косматого, похожего на водяного Вениамина, который напирал на нее своими дородными формами.
— Царица! Ей-богу царица! И это не комплимент, это констатация факта. Вы Нефертити, это я вам как художник и ценитель женской красоты говорю. Вы должны мне позировать! Голой! Не отказывайтесь. Вы обязаны внести свою лепту в мировую сокровищницу искусств! Вместе мы изваяем шедевр, который войдет в анналы…
— Отстаньте от меня! Я замужем, — испуганно шептала медсестра, отбиваясь от Вениамина.
— При чем здесь это? Какой-то муж… Как это провинциально, как скучно… Муж… И это когда я влеку вас в храм искусств!
— А может, у нее муж Аменхотеп, коли она Нефертити? — хмыкнул Анатолий. — Может, его тоже надо в храм искусств?
— Он у меня слесарь, — сказала медсестра.
— Царица, не слушайте этих профанов! — возмутился Вениамин. — Они не способны ценить истинную красоту. Они погрязли в мещанстве и пошлости. А вы… Вы сошли с небес, подобно богине, дабы я мог изваять вас в мраморе и граните, увековечив для потомков.
Сестра растерянно оглядывалась, ища поддержки.
— Веня, отстань от девушки, — укоризненно сказала Мила. — Не пугай средний медицинский персонал. А вы, милочка, идите к себе, работайте. Не видите, у художника приступ творческого экстаза?
Медсестра попятилась к двери.
— Вы уходите? Как это невыносимо печально. Но я буду ждать вас, царица! — Вениамин картинно склонил голову и поцеловал руку сестры, слегка поморщившись, потому что та пахла карболкой.
Медсестра выскользнула в дверь.
Вениамин встал, сложив руки на груди, изобразив муки оскорбленного достоинства.
— Веня, только не надо страдать, ты еще успеешь…
— Такси! — громко сказала, почти крикнула Мария. И бросилась вон из палаты.
Анатолий и Сергей Михайлович шагнули к окну. Да, действительно, желтое с шашечками такси встало у главного входа.
Открылась дверца. Из машины вышла пожилая женщина, остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам. Кажется, она не понимала, куда и зачем ее привезли. Но стояла так недолго. Из дверей больницы выскочила, подбежала к матери, ломая каблуки, Мария. Налетела, обхватила, стала тискать и целовать.
Рядом прыгала, не зная, как выразить свои чувства, Мила.
Три женщины крутились, обнимались, что-то сквозь слезы говорили друг другу, привлекая к себе интерес прохожих, но не обращая ни на кого внимания.
Обалдевший от такой сцены таксист собрался уезжать, но не уехал, потому что перед бампером возник непонятно откуда взявшийся Михаил. Он махнул водителю рукой, подошел, что-то ему сунул в руку и стал оживленно переговариваться через опущенное стекло.
— Пошли, там наши, там Игорь! — сказала Мария, увлекая мать за собой.
На ступенях оглянулись. А Михаил? Но тот только рукой махнул, мол, идите, идите, я позже. Поднялись на этаж. Вошли в палату.
— Познакомьтесь. Это моя мама, — представила ее Мария.
— Любовь Сергеевна, — тихо сказала та.
— Ба! У вас прекрасное, у вас замечательное лицо! — громогласно объявил Вениамин. — Казалось бы простое, но одухотворенное. А какие глаза! В них вся прожитая жизнь. Когда все это кончится, я буду писать ваш портрет. Парный портрет с дочерью. Непременно! Ты не против, Маша?
— Когда всё кончится, вы можете делать с нами что угодно. Лишь бы кончилось!
— Ловлю на слове.
— Сергей Михайлович, — представился банкир. — Я очень рад, что вы с нами. Мы очень переживали. — Пожал руку.
— А это Игорь. Мой… — Мария чуть запнулась.
— Муж, — твердо сказал Игорь. — А вы, получается, моя теща?
Все заулыбались.
— Но можно я буду называть вас мамой?
Любовь Сергеевна кивнула.
— Мила. Очень приятно увидеть вас, — как будто только что они не кружились вместе на улице. — Подруга вашей дочери…
— Лучшая подруга! — перебила Мария.
— Маша много о вас рассказывала, а теперь вот живьем…