уже стучалось к ней, но не смогло разбудить.

Ханна сидела на кровати с резными деревянными спинками в комнате с красивым витражным окном. Штора была отдёрнута, и солнечный свет дробился на полу на разноцветные блики.

На душе её было светло и покойно. Но… Как же так, ведь уснула она не здесь?

Была бессонница, глупая книга, тронный зал…

Как вышло, что она спит в постели? В комнате, где через витражное окно пробивается свет? Ведь она же нарочно выбрала себе комнату без окна?!

Ханна задумчиво потянулась и только потом её пронзила мысль — Борн вернулся! Это он переместил её из тронного зала на кровать! Слуги бы не посмели!

А что тогда там, внизу, на ратушной площади? И почему так тихо, ведь витражные окна как раз со стороны ратуши!

Ханна вскочила и босиком подбежала к окну. Распахнула створки. Увидела пустую площадь, голубое утреннее небо над ней.

Тонкая паутина заклятий погасла. Борн расколдовал дворец.

— Госпожа, вам надо скорее одеться, — частила служанка, суетясь с тазом для умывания. — Вот только платье ещё не готово. Но если бы вы успели сейчас примерить, то к обеду, кажись, дошьют…

Ханна успокоенно отвернулась от окна и кивнула. Для двух швей, из которых одна уже начала обрабатывать швы, закончить платье к обеду было возможно.

— Пусть несут. Только быстрей! — приказала она.

Наверное, сегодня всё-таки придётся идти в ратушу. В Вирне неспокойно. Видно, здесь так и не смогли решить, кто будет править Серединным миром.

Трон выбрал правительницу, но городской совет должны выбирать люди.

В Лимсе, где Ханна провела последнюю зиму, да и во всей провинции Ренге, для горожан не изменилось ничего — Фабиус Ренгский магию не растерял и продолжал осуществлять магистерский надзор, потому и городской совет удержал власть. В Йоре тоже было спокойно, хоть магия там и рухнула, а вот в столице…

— Так демон-то завелел, чтобы вы к завтраку шли побыстрее… — разрушила ее мысли служанка.

И замерла, поглядывая искоса: как поведёт себя новая госпожа? Служанка-то вон пришла, разбудила, перебивает.

Ханна нахмурилась.

— Тогда пусть готовят примерку сразу после завтрака!

Горничная поклонилась, довольная, что заставила правительницу повысить голос. Теперь будет рассказывать слугам, как Ханна морщится и хмурит брови…

Везде они одинаковые, эти служанки. Вот же доблесть, увидать, как строжится госпожа.

Ханна велела помочь ей надеть вчерашнее синее платье и небыстрым, но уверенным шагом пошла в столовую.

Конечно, Борн был не тем, кого заставляют ждать.

Но… если совсем немного?..

Когда Ханна вошла, демон стоял с бокалом вина, облокотившись на подоконник, и смотрел в окно.

Для завтрака накрыли в малом обеденном зале, уютном и светлом. Окна его выходили в сад.

— Я благодарю вас за совершённые усилия, — произнесла Ханна, тщательно подбирая слова и ощущая, как жар заливает уши и шею. — Надеюсь, я не очень затруднила вас своим крепким сном…

— Отнюдь, — рассеянно уронил Борн, продолжая глядеть в окно.

А когда Ханна уже выдохнула и сделала шаг к столу, обрадовавшись, что демон не знает правил приличий, положенных людям, он вдруг поставил бокал на подоконник и одним плавным движением очутился перед нею.

Поклонился, взял руку Ханны, поднёс к губам.

Сердце её дёрнулось и остановилось

Что же она не проснулась ночью? Не ощутила его касаний? Каковы они были? Такие же обжигающие?

Впрочем, Борн мог перенести её магией, не прикасаясь и даже не взглянув лишний раз. Наверное, так и было, иначе — отчего всё случилось так ловко?

Ханна отняла руку, и демон отодвинул стул, предлагая ей сесть.

Полшага и… земля перестала уходить из-под ног Ханны. Сердце забилось ровнее.

Она подняла глаза и посмотрела на Борна, устраивающегося на противоположном конце небольшого стола.

Он же просто демон. Его красота и жар — часть его облика и не больше. Почему же всё в ней так замирает? Может, она больна? Это жар?

Ханна не знала, что сама суть договора Борна с адом заставляет её трепетать. Всё-таки он был демоном-инкубом. И порождал в ней желание даже против своей воли.

Она собралась с силами и спросила:

— Когда мы отправимся в ратушу?

— После обеда, — сообщил Борн. — Торговцы и маги заседали всю ночь, но к решению не пришли. Магистры хотят вернуть утраченную власть, торговцы желают править Вирной так, как правят вольными городами — с малым магическим советом, но без главенствующего магистерского.

— А что в итоге? — нахмурилась Ханна. Она понимала, что торговцы не хотят власти магов, только их помощи городу. — Раздор?

— Бунт, — невесело улыбнулся демон. — Торговцы сулят горожанам хлеб и вино, если они выйдут к ратуше и начнут бузотёрить, маги пугают расправой. Хорошо, что эта весна ранняя и дружная. В городе хватает рыбы и овощей, иначе бунт был бы неизбежен.

— Но до свежего зерна ещё далеко, — покачала головой Ханна.

Борн кивнул и посмотрел на неё с некоторым уважением.

— И что мы должны сделать? — продолжала размышлять женщина, ободрённая его взглядом. — Вернуть Вирне совет магистров?

Она вспомнила, как Александэр называл когда-то магистерский совет стаей старых облезлых ворон. Мол, только корми их, даже на перья уже не годятся.

А что если муж был прав? Ведь магистры утратили свою магию. Что осталось у них? Мудрость? Жизненный опыт?

Но у всех ли стариков с возрастом прибавляется мудрости?

Старый отец Ханны попросту изжил свой разум вместе с зубами. Промотал, как наследство. Иначе не отдал бы её замуж за Александэра без малейших любви и уважения с его стороны.

Это она, юница пятнадцати лет, могла бы сделать ошибку. А отец…

— Я не знаю ответа, — вздохнул Борн, рассеянно вслушиваясь в мысли Ханны. — Я плохо понимаю людскую мудрость и тем более — власть. Адская власть — договор силы с хитростью. Там на трон садится какой-нибудь старый чёрт или бес, а правят за его спиной хитрецы, обеспечивающие хорошее житьё самым сильным. И все довольны, пока хитрецы переигрывают других хитрецов.

Ханна задумалась.

— Боюсь, что у людей немного не так, — решилась она. — У нас к власти рвутся те, кто хочет её. Жаждет. Питается этой жаждой. Власть — особый источник силы. Кто одурманен ею, припав один раз, тот мучается жаждой власти и ищет, как её утолить. Верно, в тех, кто стремится к власти, есть какой-то особый изъян. Для прочих же — власть — тяжкое бремя.

Она судила по Александэру. Он был и умён, и хитёр, да и не так уж фатально беден. Но стремление к власти пожирало его изнутри. Грызло ночами, похуже голодной собаки, в исступлении