Однако ни Генриха I, ни Генриха II, ни Ричарда Львиное Сердце, ни прочих английских монархов, похоже, ничто не связывало с Гарольдом II, и их личная или родовая символика вряд ли могла восходить напрямую к отличительным знакам предшественника, чей отец – англосакс, а мать – дочь датского викинга. Разумеется, из этого не следует, что в числе эмблем Гарольда Годвинсона не могла оказаться фигура льва. Мог ведь он унаследовать право на подобную эмблему, скажем, по линии матери-датчанки? Мог – если таковая была в ее роду. Но свидетельств этого нет.

Согласно «Historia Anglorum», иллюминированному манускрипту хрониста XIII в. Матвея Парижского, на гербе Гарольда в червленом щите, пересеченном двумя золотыми поясами, размещались в трех полях семь золотых флорентийских крестов (2, 3, 2) и поочередно с ними шесть медвежьих голов анфас (3, 2, 1), тоже золотые, с серебряными языками. Другие источники, в том числе знаменитый гобелен из Байё[340], свидетельствуют: на стяге короля Гарольда II, титуловавшегося также ярлом Уэссекса, был золотой виверн – крылатый дракон с двумя когтистыми лапами и стрелообразным жалом на конце хвоста (или, по другой версии, похожий на него симплициссимус). Что же касается древнего Датского королевства, леопарды в его символике (очень похожие на леопардов Ричарда, только не золотые, а лазоревые) появились лишь около 1190 г., при короле Кнуде VI Вальдемарссоне, между прочим, праправнуке Владимира Мономаха. (На современном гербе Дании – леопардовые львы.)

Сходство хищников на гербах Ричарда I и Кнуда VI может объясняться общим происхождением этих фигур. Известно, что отец Кнуда Вольдемар I Великий присягнул на верность императору Священной Римской империи Фридриху I Гогенштауфену, по прозвищу «Барбаросса» («Рыжебородый»). Ричард Львиное Сердце, захваченный в плен сыном и преемником Фридриха Барбароссы императором Генрихом VI, заплатил последнему выкуп в 100 тыс. марок (огромная по тем временам сумма) и признал его своим сеньором. Сделавшись вассалами императоров из династии Гогенштауфенов, оба короля, и датский, и английский, получили право на варианты ее символики (в гербе Швабии, домена Гогенштауфе-нов, три черных идущих льва в золотом поле)[341].

Как видим, весьма эфемерна возможность того, что Юрий Долгорукий унаследовал от своей английской матушки эмблему со львом (в любой его позиции): таковой эмблемой род Гиты, скорее всего, не обладал.

О доводах «сторонников» барса в восточнорусской символике поговорим позже. А сейчас на несколько минут отвлечемся от изобразительной конкретики, согласимся с тем, что на щите Александра Невского действительно изображался «лютый зверь» (лев или барс, неважно) и зададимся вопросом: не с этого ли щита он мог сойти на эмблему Господина Пскова? Повод для такого предположения имеется.

Сначала вспомним то, что установлено по скудным источникам. Отказавшись от былого союза с Новгородом – из опасения впасть в полную от него зависимость, псковичи не смогли противостоять немецкой агрессии и в 1240 г. сдали город ливонским рыцарям. Отныне деятельность местных властей, включая судопроизводство, контролировали представители Ордена – немецкие фогты (наместники). Но в начале 1242 г. новгородский князь Александр, сын великого князя владимирского Ярослава Всеволодича, привел под стены Пскова объединенное войско новгородцев и суздальцев, «изгони… Пльсковъ (то есть взял город Псков «изгоном» – стремительным натиском. – А. В.), изъима Немци и Чюдь»[342] и возобновил своей грамотой действие русского правосудия. В укоризненном обращении к псковичам Александр призвал их не забывать преподанного урока[343].

Позднее, уже после Ледового побоища, где в рядах возглавленной Невским героем рати сражались и псковичи, он обратился к ним с призывом принимать впредь с почетом его «племенников», то есть родичей – князей владимирского дома[344]. С этих пор стали укрепляться связи Пскова с Северо-Восточной Русью, что в дальнейшем положительно сказалось на отношениях Псковской боярской республики с Московским государством. Усилилось на какое-то время и влияние Новгорода на Псков. Несмотря на это, «Псков никогда не видел в Александре Ярославиче врага для своей суверенной государственности… Более того, в литературных произведениях заметно стремление к почитанию Александра Невского наравне с военными покровителями Пскова – князьями Всеволодом и Довмонтом»[345]. (После кончины в 1263 г. Александра Ярославича сразу же началось его почитание на месте упокоения, в Рождественском монастыре во Владимире. Мощи благоверного великого князя открыли в 1381 г. нетленными, и в его честь было установлено местное празднование. Общецерковное прославление св. Александра Невского совершилось на Московском соборе 1547 г.)

А теперь представим следующую картину. Заняв Псков, Александр Ярославич в знак своего покровительства над городом водружает на башне Крома (псковского кремля) щит с родовой эмблемой. То есть поступает примерно так, как поступил в 907 г. Олег Вещий, утвердив мир с «царем Леоном» – византийским императором Львом Философом: согласно летописному преданию, русский князь повесил свой щит на вратах Царьграда, «показоуа побѣду»[346]. (Подобный обычай известен у викингов. Шведский историк Андерс Стриннгольм пишет: «Красные щиты, поставленные на высоте, означали начало войны, белые – мира. Если хотели остановить сражающихся, выставляли на высоте белый щит – и битва тотчас прекращалась»[347].) По мнению ряда исследователей, таким образом Олег показал, что берет Византийскую империю под свою защиту. От кого? От агрессивного восточного соседа – Хазарского каганата. И действительно: спустя четыре года в договоре Олега с греками появилась статья о военной помощи им со стороны Руси, допускающая неограниченную вербовку русских добровольцев в императорскую армию: «Если же будет набор в войско и эти (русские) захотят почтить вашего царя, и сколько бы ни пришло их в какое время, и захотят остаться у вашего царя по своей воле, то пусть будет исполнено их желание»[348].