Такое количество вендиго ведь неслучайно. Таких случайностей, йобаный рот этого казино, не бывает!

/15 июня 2029 года, Праведная Республика, среди полей/

— Вот здесь, когда-то давно, я сделал всё необходимое, чтобы бесславно сдохнуть, — сел я на землю. — Именно здесь я изгнал первого своего вендиго, скинутого буквально мне на голову. Судьба…

Я уже расчертил пентаграмму, осталось только разложить действующие лица.

— Испытываешь чувство ностальгии? — поинтересовался Захар.

— Да, это ведь та самая по-идиотски решительно пройденная мною точка невозврата, — вздохнул я. — Возможно, я был слишком порядочным, поэтому решил позаботиться о вендиго самостоятельно, не делая его проблемой окружающих — возможно, что зря. А может и не зря. Теперь уже хрен узнаешь…

— Я мог бы спрогнозировать вероятные исходы, но меня тогда ещё не существовало, — посетовал Захар.

— Всё никак не могу ужиться с мыслью, что ты, если календарно, совсем ещё щегол, — произнёс я, после чего поднялся на свои костяные ноги. — Ладно, за работу.

Вытаскиваю из кузова смертничков, осуждённых в соответствии с законами, вступающими в силу при введении чрезвычайного положения. Чрезвычайное положение я уже ввёл, поэтому юридически всё чисто — у меня со всем так. Историки будущего обязательно будут копаться, что да как тут было, но наткнутся только на юридически безукоризненную работу тонко отлаженного государственного аппарата.

«Блядь! Надо было в политику идти!» — подумал я. — «Вот точно бы, благодаря Искре, поднялся до Москвы, был бы гордым единороссом! Или зашёл бы от КПРФ — хотя тогда могли бы и пристрелить по-тихому, пока не достиг реальных высот…»

Реально, могло сработать. Я уже достоверно установил, что куда бы ни полез, везде бы поимел впечатляющие успехи. Потому что Искра…

Возвращаясь же к смертникам — в законе чётко обозначено, что способ казни выбирается на усмотрение военно-полевого суда. Этих приговорили к расстрелу, поэтому будет им расстрел. Чуть-чуть позже.

— Смотришь? — спросил я. — Сейчас я поставлю клетку с вендиго в центре, а этих надо обколоть транквилизаторами, чтобы не рыпались.

— Я поставлю клетку с вендиго, — решил Захар.

Достаю из кабины мешок с медикаментами и набираю в шприц альпразолам. Буду давать повышенные дозы — точность не особо важна.

Первый смертник начинает дёргаться, но я даю ему лёгкий пинок по башке, после чего спокойно ввожу мощное седативное, способное вырубить даже самого буйного. Передоз может дать угнетение дыхательного центра, но седативный эффект наступит гораздо раньше, после чего я проведу ритуал, а дальше ему жить совсем не обязательно.

Быстро обкалываю остальных, после чего вооружаюсь скальпелем.

Всё, как и в прошлый раз: вырезать глаза, языки, а затем аккуратно просверлить отверстия в черепах. Теперь всё проходит гораздо легче, чем в прошлый раз. Отношение совсем другое. Смерть изменила меня или это я сам очерствел?

Провожу все назначенные процедуры, после чего вскрываю брюшную полость первому смертнику, отсекаю кишечник прямо у самого желудка, после чего тяну кишку к вендиго.

Вендиго беснуется, совсем как в прошлый раз. Люди и нелюди другие, а ситуация точь-в-точь…

Даже смертники, пребывающие в седативном безвременье, блаженно улыбаются, несмотря на то, что с ними сейчас происходит.

— Это всё обязательно? — спросил Захар, но без единой нотки осуждения.

Ему просто интересно узнать, не чокнулся ли я окончательно.

— Обязательно, увы, — ответил я ему. — Часть ритуала.

Кишки растянуты по линиям, всё готово, поэтому незачем откладывать кульминационный момент.

— Сонсуза кадар каранлик! — провозгласил я. — Öле йемини битир!

Тела смертников затрепыхались в лихорадочном лежачем танце, я своими огоньками из черепа увидел процесс преобразования некроэнергии. Мрачное и жуткое говно, даже для лича…

Те крупицы скоррапченной некроэнергии, которые я в прошлый раз видел чёрными, летающими как палёный пластик, сейчас виделись мне тошнотворно-зелёными, яркими и светящимися, как художественная визуализация радиации или какой-нибудь безусловно вредной хуйни.

Облака над головой сгустились, почернели, начали бить молнии, сопровождаемые грозными раскатами грома.

Деревьев тут, кстати, больше нет, они давно сгнили. Поэтому молнии херачат прямо в землю, будто пытаясь достать меня, чтобы я прекратил это дерьмо.

— Аксам йемейны баслайин! — продолжил я воспроизводить заклинательную формулу. — Усюк олсун! Хосчекал вотан!

Теперь я отчётливо вижу, как именно скоррапченная некроэнергия движется по протянутому кишечнику.

— Прекрати, умоляю!!! — заревел вендиго.

До этого я его особо не слушал, как-то похуй было на его «я хочу есть, невкусная кость, дай еды, накорми меня», а сейчас вот обратил внимание — он взмолился. Ему очень страшно. Но главное — он понимает, что я делаю.

— Поздно уже, голубчик, — ответил я. — Джентльмены, кровь.

Сам я тоже беру ведро с кровью и поливаю пентаграмму, стараясь залить кишки. Получается отлично.

Чёрного света я сегодня не увидел, хотя в прошлый раз прямо охренел от этой картины. Сегодня у нас в программе оказался тошнотворно-зелёный, вызывающий неприятные ощущения даже у меня, у нежити. У меня нет желудка и пищеварительной системы, нечему тошнить, но это, как оказалось, тошнота когнитивного характера.

— Всё, пошла жара! — сообщил я Захару, когда клетку вендиго начало преобразовывать.

Сталь обратилась в кристально чистое стекло, больше похожее на лёд. Костюм, изготовленный из металлокерамики, держался достойно, но и он поддался осквернению…

Только вот вендиго всё равно не мог сделать и шага, ведь руки и ноги его были зафиксированы жёсткой стальной сцепкой с землёй и клеткой.

Пошёл проливной дождь. Он начал старательно смывать кровь с ритуального круга, но поздно уже. Свою задачу ритуальный круг уже выполнил.

А затем, когда дождь расписался в своём бессилии, с небес сошёл лёгкий туман.

— Имей в виду, что со смертниками ещё не покончено, — предупредил я. — Они восстанут потусторонними тварями.

— И их я тоже хочу изучить, — ответил на это Захар. — Мир некромантии потрясает открытиями. А ты делишься