Дженис оглянулась на миссис Пул: та, вскочив со своего места, наблюдала за происходящим, и в глазах ее полыхала тревога, искренняя озабоченность.

— Обычно она не говорит ничего подобного, — укоризненно произнесла сиделка. — Вы не должны донимать ее.

— Я не хотела… — Подавленная чувством вины, Дженис сжалась в своем кресле.

— Да все в порядке, — раздался голос леди Холси. Ее поведение полностью изменилось: перед ними снова была добрая старая вдовствующая герцогиня. — Как хорошо, что вы здесь, леди Дженис. Я готова покинуть эту комнату, а больше никто, кроме вас, мне этого не позволит.

В глазах ее блестел живой огонек.

Дженис вздохнула с облегчением: кем бы ни ощущала себя леди Холси: вдовствующей герцогиней или королевой, — ей хотелось вырваться за пределы спальни. И в глубине души девушка тоже была уверена — какими бы добрыми намерениями ни руководствовались герцог и доктор, — что новые впечатления пошли бы старой женщине только на пользу.

Но принимать одной такое ответственное решение ей не следовало: она не имела на это права.

— Позвольте… позвольте мне поговорить минутку с миссис Пул, ваша светлость. Я сейчас вернусь. — Дженис улыбнулась, стараясь казаться веселой, чтобы скрыть тревогу, и встала.

Сиделка с подозрением уставилась на нее, а выслушав, заявила:

— Даже не думайте об этом, миледи.

Девушка печально вздохнула:

— Но держать ее здесь взаперти жестоко.

— Этого требует его светлость. И доктор так приказал.

— Как его имя?

— Доктор Ноулан.

— Когда в последний раз он был здесь?

— Почти три месяца назад.

— Три месяца?! Прошу прощения, но я забираю ее отсюда.

Дженис решительно прошла к двери, которую миссис Пул никогда не открывала при ней, и взялась за ручку.

— Вам не придется мне помогать. А его светлости я скажу, что вы делали все возможное, чтобы его распоряжения выполнялись.

— Вам помогать никто не станет: прислуга не захочет лишиться работы.

— Очень жаль, но понять их можно. У меня имеются и собственная служанка, и компаньонка, так что в случае необходимости помощь есть кому оказать. — Дженис открыла дверь и заглянула в каморку, где стояла лишь узкая койка и комод с зеркалом. — А где кресло ее светлости? То, что на колесиках?

— Не скажу, — проворчала миссис Пул из‑за спины. — А ваши служанка и компаньонка в конюшне. Я сама видела в окно, как они шли туда.

Посмотреть на щенков, разумеется.

Дженис сразу же вспомнила о мистере Каллахане и задумалась: когда же он вернется?

— Что ж, придется сходить за ними. — Дженис закрыла дверь в каморку. — Но я обязательно найду это кресло и вывезу ее светлость отсюда без вас, миссис Пул. Вот так‑то.

Сиделка скрестила руки на груди.

— К тому времени как вы приведете свою служанку и компаньонку, она опять уснет. Так что не стоит и беспокоиться. Кроме того, я скажу его светлости.

— Прекрасно. — Дженис коротко рассмеялась. — Говорите. А когда сегодня ляжете спать… вон там, — мотнула она головой в сторону каморки, — то спокойно уснете с чувством выполненного долга.

— Вот именно. — Тон сиделки был полон самодовольства.

— Завтра все повторится: вы снова вернетесь сюда, в эту спальню, где и просидите целый день. Как всегда. Вы такая же заключенная, как и герцогиня.

— Ничего подобного.

— О, простите! Вы правы. У вас же отдельная камера…

Губы миссис Пул вытянулись в тонкую линию.

— И что в этом плохого?

— Остальные слуги теснятся на чердаке, ведь так? Бедняги. Все время вместе… смеются, шутят, разговаривают. Это просто ужасно. Куда как лучше сидеть здесь, где не с кем поговорить, кроме как с вашей подопечной, но вы ее игнорируете.

Миссис Пул глубоко вздохнула, едва сдерживая гнев.

— Вы с‑с‑сказали дос‑с‑статочно, миледи.

— Я все не могу понять, чего вы так боитесь. — Дженис вскинула голову. — Нервничаете из‑за этого свиста? Но когда слышишь его постоянно, то и замечать перестаешь.

— Как вы с‑смеете говорить об этом? — Теперь в речи сиделки проявился резкий местный акцент. — Вы с‑слышали: ее величеству он не нравится.

Дженис покачала головой:

— С ней вам приходится нелегко, верно? Но готова спорить, что когда она становится самой собой — вдовствующей герцогиней, — то никогда не заговаривает об этом с вами.

Сиделка помедлила, прежде чем ответить:

— Да, никогда.

— Поверьте, миссис Пул: я вовсе не нахожу ваш свист отталкивающим, — а когда вы улыбаетесь, как, например, сегодня, совершенно о нем забываю.

Женщина подошла к окну и, посмотрев во двор, вздохнула:

— Ес‑сли бы все были такие, как вы… Предс‑с‑ставляю, как они будут с‑смеяться надо мной, другие с‑слуги.

— Может, вам самой отнестись к этому с юмором? Моя служанка, Изобел, сказала, что вам здорово повезло, раз вы способны целый день петь как птичка. Вы же всегда сердиты…

— Легко ей говорить. — Квадратная спина миссис Пул мелко задрожала.

Дженис медленно подошла к сиделке и коснулась плеча:

— Я уверена: вам хватит смелости меня поддержать. Вы и сами станете чаще улыбаться, когда пообщаетесь с другими обитателями дома. А уж вдовствующая герцогиня непременно это оценит.

Миссис Пул повернулась к ней лицом и тихо произнесла:

— Я об этом подумаю.

— Хорошо. — Дженис улыбнулась. — А теперь наберитесь храбрости и скажите, где кресло на колесиках. Уверяю вас, что герцог ничего не узнает: я скажу, что сама его нашла и что вы страшно протестовали, когда я вытаскивала герцогиню из постели.

— Такая тощая малышка, как вы, не с‑сможет проделать это с‑самос‑стоятельно. — В голосе сиделки не слышалось ни злости, ни желания оскорбить.

— Вы ошибаетесь! — весело воскликнула Дженис. — Я росла с тремя братьями, так что по деревьям лазила как кошка. А мешок картошки поднимаю с легкостью.

— Да чего уж там… помогу, — проворчала миссис Пул.

От радости девушка едва не подпрыгнула.

— С‑сейчас вернус‑сь. Кресс‑сло внизу, в холле. Почитай, год там с‑стоит, с‑с тех пор как переехали сюда из вдовьего дома. Она же легкая как перышко, и я переношу ее из кровати в ванну на руках.

Бедная‑бедная леди Холси! Целый год не выходить из спальни!

Когда миссис Пул вышла, Дженис подошла к герцогине.