Я пристраиваюсь ближе к Львиному Сердцу и обнимаю его. Линдворм не ест, дрожит всем телом, но не издает ни единого жалобного звука. В этом мы с ним похожи. Мы не ноем, мужественно переносим свои страдания, а в глубине души – не верим. Ничто не может помешать нам преданно и с тоской в сердце держаться за свою потерянную любовь.

– Как? – в ужасе спрашивает моя фея. И тут же: – Что?

К тому времени на улице уже сгустились сумерки, и мы втроем сидим в темной конюшне – Львиное Сердце, фея-крестная и я. Зачем же так кричать? Я все время шепчу, искренне надеясь, что моя магия дома и очага не позволит кому-то невидимому прокрасться по саду и подслушать мой шепот.

– Тише, – умоляю я свою фею. – Мы должны быть осторожны. Так ты поможешь мне?

– С чем именно? – спрашивает она.

Я закатываю глаза. Признаю, за последние полчаса я выдала фее-крестной значительный объем информации, которую раньше утаивала от нее. Но теперь мне нужна ее помощь, чтобы перетащить голову зеленого кабана в Царство призраков. Мы и так уже сильно затягиваем с этим. Кроме того, я спрашиваю у нее, считает ли она целесообразным разбудить моего отца, но как только речь заходит о спящем Короле-Призраке, она принимается повторять снова и снова, будто твердит молитву: «Это неправда, это все неправда…»

– С головой кабана! – взываю я к ней. – Нужно действовать.

– И как нам это сделать? – спрашивает она. – Ты ведь знаешь, что для меня ступеньки находятся слишком далеко друг от друга.

– Мы обтянем голову кабана веревкой, я поднимусь по лестнице и переброшу веревку через ветку, которая находится над лазейкой.

– Не может быть, чтобы это было правдой! – восклицает она, и снова восклицает слишком громко: – Лазейка в снежном буке!

– Тише, – шикаю я. – Затем я спущусь вниз с концом веревки, а потом мы будем тянуть за веревку, пока голова не окажется на уровне дыры. Мы крепко привяжем веревку, я снова поднимусь по лестнице и заберусь в лазейку. Оттуда попытаюсь втянуть голову в призрачное время. Готово. Если все, что сказал филин – правда, заклятие спадет с порабощенного Бога природы, когда голова целиком окажется в призрачном времени. Если Бог природы освободится, все злые чары и проклятия, связанные с его рабством, потеряют свое действие. Ну что, делаем?

– Что это за заклинание, которое твои враги хотят наложить на тебя? – спрашивает она. – Возможно, оно уже действует.

– Пока я не заметила, чтобы что-то происходило. И чтобы так и оставалось, мы должны начать прямо сейчас.

К счастью, в плотном облачном покрове на небе зияют рваные дыры, – так растущая луна может подарить нам немного света в этот ранний зимний вечер. Мы вместе достаем из ящика голову кабана, что вызывает у феи сильнейший приступ кашля. Фея-крестная убеждена, что в этом виновата сила злой магии, потому что она тут же чувствует неприятное покалывание в горле. Однако мне кажется, что у нее просто расшатаны нервы. Я и сама дрожу всем телом, подозревая, что мы, – по сути, две ничего не смыслящие ведьмы, – пытаемся сделать что-то очень опасное. А может, это неприятное чувство вызвано тем, что я ничего не ела с самого завтрака.

Обмотав веревку вокруг головы кабана несколько раз и тщательно закрепив ее – огромные бивни в этом отношении оказались крайне практичны, – мы тащим досадный подарок через сад в сторону снежного бука. Перебросить веревку с лестницы через ветку дерева оказалось проще простого. Но когда я возвращаюсь на землю с веревкой в руке, и мы вдвоем пытаемся поднять кабанью голову, она вдруг становится неестественно тяжелой.

Мы тянем за веревку изо всех сил, но через два с половиной метра перестаем справляться и с этим. Ни на дюйм не можем поднять эту голову! Пот стекает по моему лицу ручьем, и я чуть ли не стону от напряжения. Все мои силы положены на то, чтобы просто удерживать веревку.

– И что теперь? – спрашивает моя фея, тяжело дыша. – Отпускать?

– Мы должны это сделать! – протестую я. – Тяни на себя!

Мои руки болят так сильно, что, боюсь, веревка может выскользнуть из них против моей воли. Филин предсказывал, что злые чары будут противиться моим попыткам, и они делают это со всем своим неистовством. Проклятая, мерзкая штуковина!

Знакомый скрип наших садовых ворот заставляет нас – меня и мою фею – застыть на месте. Мы смотрим друг на друга с искаженными от напряжения лицами и стиснутыми зубами. Нельзя отпускать сейчас! Если голова кабана громко бухнется на землю, нас обнаружат. Но если продолжать держать веревку и дальше, есть хотя бы шанс, что посетитель не войдет в сад, а позвонит в дверь и уйдет, ничего не добившись. В конце концов, мои сестры нездоровы и дверь ему уж точно не откроют.

Мы слышим, как гость звонит в дверь. Звонит несколько раз, всегда терпеливо ожидая ответа. Я уже не чувствую своих рук, однако успеваю разработать технику дыхания, которая позволяет мне держаться за веревку, не падая в обморок. Дыхание у меня очень медленное, глубокое и сосредоточенное. От этого нагрузка легче не становится, но я чувствую, что могу справиться с этим и продержаться еще три, четыре или пять минут.

Наконец мы слышим, как незваный гость спускается по лестнице и снова направляется к воротам. Но на полпути к ним он, к сожалению, останавливается.

– Дорогая леди Этцисанда! – внезапно кричит он в тишине. – Пожалуйста, ответьте на мои мольбы!

– Это барон? – шепчет моя фея, и будто бы этот вопрос стоил ей последних сил, веревка выскальзывает из ее рук. Весь вес внезапно наваливается на одну меня, и я издаю громкий стон, помешать которому не в силах. Проклятый барон, должно быть, слышит это, потому что теперь его остроконечные сапоги шаг за шагом рассекают суровый снежный покров, приближаясь к нам.

– Леди Этцисанда? Леди Клэри? Здесь есть кто-нибудь?

Он все приближается; руки у меня трясутся, легкие горят, всем своим весом я повисаю на веревке – и взлетаю. Кабанья голова опускается на с таким трудом преодоленные два с половиной метра, а мои ноги отрываются от земли. Когда голова кабана приземляется, я повисаю на двухметровой высоте на веревке, которую до сих пор судорожно сжимаю в своих руках.

– Леди Клэри! – кричит барон фон Хёк, быстрыми шагами преодолевая оставшееся между нами расстояние. – Рад видеть вас здесь. Вы должны позволить мне поговорить с прекрасной Этцисандой. Я уладил свои дела на родине и теперь могу…

Заметив голову зеленого кабана, лежащую в снегу, он делает паузу и не может взять в толк, почему я болтаюсь на веревке в воздухе. К этому моменту руки окончательно подводят меня, и я отпускаю веревку. Посадка получается жесткая, но это гораздо менее изнурительно, чем удерживать голову кабана на весу.

– Да, барон? – обращаюсь я к нему, едва успев подняться на ноги. Я смахиваю снег с пальто и стараюсь встать прямо, хотя после предыдущих усилий сделать это трудновато.

– Так вот, – говорит он так, словно кабанья голова не лежит прямо у его ног, – я скорее умру, чем пообещаю моей обожаемой Этцисанде то, чего не смогу сделать. Отсюда и мой поспешный, беспардонный отъезд. Отношения в моей семье таковы… – Он прерывается, подбирая слова. Мы с феей-крестной терпеливо ждем. Барон некоторое время не говоря ни слова открывает и закрывает рот, а потом смотрит туда, где лежит кабанья голова. – Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? – внезапно спрашивает он.