лицами. Требования приструнить сына Барки не вызвали у карфагенян энтузиазма. Только оппозиция в лице непотопляемого Ганнона поддержала римских послов. Ганнон, если верить Титу Ливию, разразился речью, достойной Цицерона, и принялся упрекать карфагенское правительство в беспечности. Он, Ганнон, с самого начала говорил, что не следует давать войско сыну Барки. И что теперь? Нарушив мирный договор с Римом, он осадил Сагунт, союзный римлянам. Скоро, скоро, черным вороном каркал Ганнон, римские легионы будут осаждать сам Карфаген, возмездие придет!

Ну, насчет возмездия — оставим на совести Тита Ливия, который, в отличие от Ганнона, знал окончание этой саги. А вот что римляне вместо того, чтобы послать Сагунту в помощь свои непобедимые легионы, ездили взад-вперед и всюду говорили проникновенные речи, — это оставим на совести римлян.

Если сагунтийцы до последнего обороняют родной город «из верности союзу с Римом» и это добродетель, то как назвать поведение союзников, не пришедших на помощь этим добродетельным горожанам? Вопрос повисает в воздухе: ведь римляне сами себя назначили «хорошим парнем истории», и, что удивительно, практически весь мир с ними до сих пор соглашается...

Так или иначе, в Карфагене римские послы услышали альтернативную версию событий: «Войну начали сагунтийцы, а не Ганнибал, и Рим поступил бы несправедливо, жертвуя ради Сагунта своим старинным союзником и любезным другом — Карфагеном». Никаких сомнений, произнося эти слова пунийские сенаторы за спинами вертели увесистые кукиши.

Пока шли унылые переговоры на высоком уровне и выдвигались аргументы и контраргументы, Ганнибал дал войску несколько дней отдыха и под конец обещал отдать город на разграбление, что сильно подняло энтузиазм среди его солдат.

В Сагунте на скорую руку заново возводили укрепления и готовились к новому штурму. Этим штурмом Ганнибал руководил лично, используя многоярусную осадную башню. Она была выстроена такой большой, что оказалась выше любого из оборонительных сооружений города, и с каждого яруса могла вести боевые действия: везде были расположены баллисты и катапульты.

Обстрел полностью уничтожил отряды, обороняющие стену. После этого карфагеняне приступили к разрушительной работе: стали разбивать саму стену молотами и таранами.

Видимо, эту часть стены возводили как раз наспех, потому что камни, из которой она была сложена, не скреплялись раствором.

Довольно скоро укрепление не выдержало натиска, и первые отряды карфагенян ворвались в город, захватив прилегающие к стене участки. Там они быстро закрепились, перетащив катапульту на башню, господствовавшую над районом.

Сагунтийцы все еще не сдавались. Пока карфагеняне разрушали первую стену, защитники города спешно возводили вторую — по сути обычную баррикаду, которая должна была хотя бы ненадолго задержать нападавших.

На что же рассчитывали осажденные?

У них оставалась эфемерная надежда на то, что внезапный бунт среди подчиненных Ганнибалу местных племен отвлечет пунийцев от осады. Два иберийских племени были недовольны жесткой политикой карфагенян: те забирали у них слишком много солдат для своей армии. Иберийцы уже подумывали над тем, чтобы отпасть от такого неприятного и явно навязанного им «союза»; но Ганнибал посетил их лично, и они внезапно передумали.

Осада Сагунта не стала менее суровой на время этой короткой отлучки Ганнибала. Полководец оставил войска Магарбалу, сыну Гимилькона. Магарбал отличался завидной энергией и, когда Ганнибал вернулся, предъявил ему новые проломы в стене Сагунта. Еще один штурм привел к большим потерям, а карфагеняне продвинулись еще немного вглубь города.

В этот момент к Ганнибалу явился «посланник» из Сагунта по имени Алкон. Тот действовал на свой страх и риск, его никто не наделял полномочиями посла. По неизвестной причине — возможно, начитавшись «Илиады», — он решил, что личная просьба и искренние слезы окажут влияние на сурового полководца. Когда этого не произошло, Алкон просто превратился в перебежчика. Впрочем, Ганнибал назвал условия, на которых он даст Сагунту мир, но условия эти были просто ужасными: жителям сохранят жизнь, если они уйдут из города с одной сменой одежды и поселятся там, где им укажут.

Тогда функции переговорщика взял на себя некий ибериец по имени Алорк. Он служил в войсках Ганнибала, однако вызвался «помирить» враждующие стороны.

Ганнибалу, должно быть, стало любопытно, как он это сделает, поэтому он отпустил Алорка и наблюдал, как тот подходит к сагунтийцам и отдает им свое оружие.

Алорк сказал, что хоть условия сдачи, выдвинутые Ганнибалом, и тяжелы, но «душа человека покоряется там, где все средства к сопротивлению истощены». Алорк шел по городу, окруженный толпой, однако власти Сагунта решили выслушать посланника наедине, без участия широких масс общественности.

Алорк указал сагунтийцам на то, что римляне к ним на помощь не пришли и что средства к сопротивлению истощены практически все. Стены рушатся, продовольствия нет. Ганнибал победил в любом случае. Но сейчас еще не поздно попытаться сохранить свою жизнь — последнее, что осталось. Положим, карфагенянин забирает у сагунтийцев их город. Так этот город так или иначе уже принадлежит ему. Не лучше ли сосредоточиться на позитивном и думать, что Ганнибал оставляет побежденным, нежели скорбеть о том, что он у побежденных забирает?.. И так далее.

Пока велись все эти разговоры, толпа стягивалась к тому месту, где находился Алорк с городскими правителями. Люди пытались услышать, о чем идет речь.

И тем не менее власти Сагунта приняли решение не сдаваться ни за что! Поэтому они развели огромный костер и начали бросать в него ценности и все то, что Ганнибал намеревался у них забрать в качестве добычи. Некоторые горожане сами бросились в этот костер...

* * *

В то время как происходили вышеописанные трагические события, карфагеняне наконец развалили остатки стен Сагунта и вошли в город. Предложение Ганнибала о сдаче утратило свою силу. Был отдан приказ убивать всех взрослых граждан. Сагунтийцы с женами и детьми запирались в домах, поджигали собственные жилища и сгорали там вместе с домочадцами. Другие с оружием в руках бросались на врага и погибали в бою. Несмотря на то что часть города сгорела и знатные горожане побросали в костер свои сокровища, в руки карфагенян попала несметная добыча. Часть ее была отослана в Карфаген, часть роздана воинам; все остались очень довольны.

Падение Сагунта на самом деле осталось в памяти римлян как настоящая катастрофа, и даже спустя пять столетий Блаженный Августин — христианский святой!— в книге «О Граде Божием» вспоминает о нем. Августин направляет свою речь в первую очередь против римских богов, которые ничего не сделали для Сагунта. Языческие божества, говорит отец Церкви, — это просто идолы, предрассудки, которым не должно поклоняться, — и приводит пример из хорошо известной всем истории:

«Из всех бедствий Второй Пунической