Страдания любви – это соль на столе речей Джами,

Добавь соли, иначе яства твоих стихов будут безвкусными.

В финале еще одной газели Джами признает скрип пера более благозвучным, чем пение тростниковой свирели – ная, между тем как совершенную газель привычно сравнивали по звучанию не только с трелями соловья, но и с мелодией, сыгранной на чанге, рубабе, ‘уде, нае и т. д.:

Скрипу тростникового пера Джами внимай ухом ценителя,

Ведь на пиру слова он звучит прекраснее, чем напев ная.

В газелях Джами достаточно много примеров, когда поэт прямо называет поэтические мотивы своих стихов «красочными» (ма‘ни-йи рангин), предлагая при этом такие образные решения, которые прокладывали путь к построению нового поэтического языка и нового отношения к красоте стихотворного текста. Приведем несколько реализаций мотива «красочности» поэтической речи у Джами:

Джами, поскольку нет у завистника разноцветных

                                                                  поэтических мыслей,

Он разукрасил свои стихи золотом и лазурью.

Или:

Поскольку в описании розы перо Джами стало острым,

                                                                                    как шипы,

Из него выросли сотни пестрых (рангин) мотивов,

                                                               как из колючки – роза.

Или:

Взгляни на пестрые речи Джами и на тавро сердца в их

                                                                               [сердцевине],

Все они – тюльпаны, сорванные в степи тайны.

Веком позже в поэзии индийского стиля красочность стиха будет описываться в образах весеннего цветения, живописи или иллюминированной рукописи, богато украшенного интерьера.

Явственно заявляет о себе в творчестве Джами то, что рукописный текст и книга занимают все большее место в образном пространстве персидской поэзии. Не только арабское буквенное письмо выступает одним из ключевых объектов поэтизации, но и сам текст газели в его традиционном оформлении на листе рукописи становится источником построения мотивов:

Эта газель – письмо страсти от Джами к любимой,

Вот почему имя свое в конце он написал кровавыми слезами.

Мотив приведенного бейта основан на том, что в рукописи имя поэта в макта‘ газели было принято выделять цветными чернилами, как правило, красными.

В поэтическом наследии Джами отразился переходный характер той литературной эпохи, в которую он творил. Он не только жил внутри классики «шести веков славы» персидской поэзии, следовал ее ориентирам и нормам, но и смотрел на всю традицию со стороны и с этой внешней позиции давал характеристики и «выставлял оценки» своим предшественникам, критиковал и экспериментировал, создавая новый вектор движения поэтического слова.

Поэтическая школа Джами и Наваи

К гератскому литературному кругу Джами и Наваи принадлежал и один из талантливых поэтов того времени Бадр ад-Дин Хилали (1470–1529). Он родился в Астрабаде, откуда в 1491 г. переехал в Герат, где его дарование было замечено самим Наваи. Кроме Дивана утонченных элегических газелей и остроумных едких сатир Хилали оставил ряд эпических поэм. Среди них одна дидактическая поэма «Качества влюбленных» (Сифат ал-‘ашикин)[15] и две любовных. «Качества влюбленных» продолжает традицию «Сокровищницы тайн» Низами, однако размер ее – хазадж – более характерен для любовно-романической тематики, поскольку повторяет метр поэмы Низами «Хосров и Ширин». Поэма Хилали состоит из 20 глав, каждая из которых завершается притчей-иллюстрацией. Тематика глав традиционна. В них содержится разъяснение смысла человеческих добродетелей и пороков, а именно рассуждения об искренности, верности, благонравии, щедрости, смелости, усердии, гордыне, скромности, терпении, уповании на Бога, вреде чревоугодия, пользе бодрствования и т. д. В одной из глав интродукции Хилали говорит о «Сокровищнице тайн» и «Восхождении светил» как о произведениях, вдохновивших его на создание своей поэмы.

В традиции хамса сложена также поэма Хилали «Лайли и Маджнун», которая, впрочем, обнаруживает своеобразную трактовку сюжета и образов действующих лиц. Так, сватовство Ибн Салама к Лайли остается безрезультатным, Науфал захватывает Лайли в плен, чтобы отдать ее Маджнуну, но благородный герой просит вернуть ее родителям. После этого племя Лайли соглашается на ее брак с Маджнуном. После многочисленных перипетий герои могут обрести счастливое соединение, однако авторской волей они внезапно умирают во время свадебного пира, и их хоронят в одной могиле. Разрабатывая характеры Лайли и Маджнуна, автор наделяет обоих персонажей твердостью воли и желанием противостоять судьбе.

Скандальную славу принесла Хилали его любовно-мистическая поэма «Шах и нищий» (Шах о дарвиш), повествующая о дружбе двух юношей, дорожащих друг другом со школьной скамьи. Тема чистой мужской привязанности до Хилали разрабатывалась тебризским поэтом Ассаром (ум. 1382) в поэме «Солнце и Юпитер» (Михр ва Муштари). Хотя поэма Хилали имела явный духовный подтекст и речь в ней шла об отношениях сугубо платонических, некоторые современники отнеслись к ее фабуле с крайним неодобрением. В их числе был и основатель государства Великих Моголов император Бабур (1526–1530). Вот что сказано о поэме в его мемуарах, известных под названием Бабур-нама: «Есть у него (Хилали – А.А., М.Р.) месневи в размере хафиф, называемое “Шах и дервиш”. Хотя некоторые стихи в нем хорошие, но содержание и костяк этого месневи весьма трухлявые и шаткие. Прежние поэты, сочинявшие месневи о любви и влюбленности, наделяли качествами любящего мужчину, а свойствами возлюбленной женщину, Хилали сделал любящим дервиша, а возлюбленным – шаха. Из его стихов, сказанных им о словах и делах шаха, следует, что он представил шаха блудницей и распутницей. Весьма безобразно, что ради своих двустиший Хилали расписывает юношу, да еще юношу-шаха, как распутницу и блудницу» (перевод М. Салье).

В 1529 г., когда Герат был захвачен Шейбанидом ‘Убайдуллах– ханом (1533–1539), поэт был казнен за свои шиитские симпатии, ярко выраженные в сатире на этого правителя, приверженца сунны.

Весьма интересны газели Хилали. Несмотря на то, что в целом они сложены в традиционном суфийском ключе, в них встречаются и некоторые шиитские реалии, и своеобразные авторские интерпретации мотивов. Так, занимаясь историей жанра шахр-ашуб в творчестве персоязычных поэтов XI–XVII вв., Е.О. Акимушкина обратила внимание на особое место мотивов лекаря и врачевания в лирике Хилали. В Диване поэта обнаружено более тридцати газелей, в которых в разных контекстах упоминается врач (табиб). В любовных газелях Хилали исследовательница отметила два типа включения образа врачевателя в текст: в одних случаях этот образ сливается с образом возлюбленного, в других – представляется как самостоятельный персонаж, к которому несчастный влюбленный обращается с жалобой.

Приведем одну из газелей Хилали, которая заслуживает внимания по целому ряду причин. Во-первых,