— Время для чего? — спросил я, надеясь, что она придумает что-нибудь, чем хотела бы заняться. То, что я мог бы для нее сделать. Что-нибудь, что заставило бы ее улыбнуться.

— Чтобы перенести все эти записи в файлы и загрузить их в Интернет. В конце концов кто-нибудь на них наткнётся. Я не хочу умирать, не поделившись той грязью, что у меня есть на него.

Черт.

Вот тебе и надежда.

И с большой вероятностью того, что мы оба умрем менее чем через двадцать четыре часа, я не мог отказать ей в том, что она хотела сделать со своим оставшимся временем.

— Тогда давай выдвигаться, — сказал я, собираясь взять у нее спортивную сумку.

— Не волнуйся. Китайская еда почему-то вкуснее, когда она разогрета, — сказала она, хватая что-то под кроватью и запихивая в коробку с блокнотами. Она положила свой ноутбук сверху, и мы направились обратно к моему грузовику.

Когда мы вернулись ко мне домой, я разогрел еду. И это было ужасно. Но она была права, мне приходилось есть и похуже. Алекс взяла свой ноутбук в гостиную, ковыряясь в тарелке с едой, и маниакально набирая на клавиатуре, добавляя страницы за страницами информации на форум в даркнете.

Я поел, несмотря на потерю аппетита, сидя и наблюдая за ее работой. При других обстоятельствах я бы счел ее целеустремленность и решительность чертовски сексуальными. Но прямо сейчас, наблюдая, как она печатает то, что было, в ее собственном извращенном гребаном стиле, ее собственной предсмертной запиской… да… это дерьмо совсем не было горячим.

И это было то, чем она занималась весь день. Не делая перерыва, чтобы разогреть еду, когда приближалось время ужина, просто ела ее холодной, продолжая листать страницы своих блокнотов.

— Алекс, — позвал я позже, когда мир за окнами потемнел.

— Почти готово, — сказала она, не оборачиваясь, — многое из этого дополнение. Просто еще одна или две страницы.

Поэтому я сидел и ждал.

Двадцать минут (и десять страниц) спустя она вздохнула, сжала пальцы, затем потерла глаза, прежде чем повернуться ко мне.

— Ладно. Все готово, — сказала она, одарив меня затуманенной улыбкой.

— Чувствуешь себя лучше? — спросил я.

— Да. Я не знаю, почему я так долго скрывала эту информацию. Она должна была давно быть где-то там, чтобы его могли найти другие люди.

— Иди сюда, — сказал я, удивленный мягкостью своего тона.

Ее брови сошлись вместе, но она скользнула по подушкам, устроившись задницей рядом со мной, подтянув колени к груди. Я обнял ее одной рукой, притягивая ближе, крепко прижимая к себе, ее колени прижались к моему животу.

— Я не собираюсь кормить тебя банальностями. Ты все равно слишком умна, чтобы им верить. Ты не хуже меня знаешь, как это плохо. Мы оба знаем, что есть хороший шанс, что ни один из нас не выберется завтра живым. И это, блядь, отстой, потому что я только что встретил тебя. И то, что я видел до сих пор? Мне это понравилось. И я хочу увидеть больше. Но этого нет в планах, и нет смысла ныть по этому поводу. Но я скажу вот что, Алекс Миллер, — сказал я, опустив подбородок, чтобы посмотреть на нее, чтобы она поняла, что я серьезно, — это чертовски обидно. Потому что мне бы хотелось разрушить эти стены. Увидев, как ты сегодня поешь… Мне понравилось то, что я увидел, когда заглянул за них. Захотелось вытащить тебя и показать тебе, на что похожа жизнь за пределами той крепости, в которой ты живешь.

— Брейкер…

— Шшш, куколка. Дело в том, что у нас нет времени, чтобы ты впустила меня вот так. Но на что у нас есть время? На то, что я буду находиться внутри тебя по-другому. Итак, примерно через две минуты до десяти утра я планирую трахать тебя в каждой позе, в каждое отверстие, до тех пор, пока ты, блядь, больше не сможешь этого выносить. Звучит как план?

— Хм, — задумчиво произнесла она, поджав губы, как будто обдумывала это, — я могла бы придумать и худшие способы провести свое время.

При этих словах я почувствовал, что усмехаюсь, одаривая ее улыбкой. — Ты собираешься перестать задерживать меня, чтобы я мог трахать тебя до завтра или как?

— Я думаю, что смогу с этим справиться.

— Хорошо. А теперь встань, — сказал я, отпуская ее руку. Ее бровь приподнялась, но она поднялась на ноги, — раздевайся.

Ее рот приоткрылся, глаза немного расширились. — Что?

— Раздевайся.

— Серьезно?

— Ага. Я мог бы включить музыку, — поддразнил я, потянувшись за пультом.

На это она закатила глаза и быстро сняла футболку и направилась к пуговице на джинсах, давая мне возможность увидеть черный кружевной лифчик, который на ней был. Может быть, если бы мы остались в живых, я бы переосмыслил свою позицию в отношении этого конкретного предмета одежды. — Даже не попытаешься подразнить меня?

— Хочешь стриптиза, иди в стрип-клуб, — парировала она, спуская штаны с ног.

Можете назвать меня сумасшедшим, но я бы не променял угрюмую гребаную Алекс Миллер, которая не слишком церемонно снимает с себя одежду, стреляя в меня кинжалами, на какую-то цыпочку, делающую это медленно и чувственно под музыку в любой чертов день.

Я подавил улыбку, когда она потянулась за спину, чтобы расстегнуть лифчик. — Тебе лучше сделать это хорошо, — предупредила она, позволяя лифчику упасть с ее рук и зацепив пальцы за пояс трусиков.

— Разве я тебя подводил? — я сел, уперев локти в колени, так что оказался почти на одном уровне с ее бедрами.

Я поднял глаза и увидел, как ее щеки запылали, когда она поняла, что должно было произойти всего за секунду до того, как я схватил ее за икру, поднял ее и, широко раздвинув ее ноги, поставил их по обе стороны от меня на край дивана. Одну руку я положил на поясницу, прижимая ее вперед, когда я наклонился и лизнул ее уже мокрую киску.

Она издала задыхающийся всхлип и переместила руку на мою макушку, прижимая меня к себе, а ее бедра покачивались у моего рта.

Я не врал, когда сказал ей, что у нее чертовски сладкая киска. Она такой и была. Я провел