со сцены. Если когда-то я и обладала сексуальной притягательностью, теперь я ее лишилась, – говорю я и с размаху хлопаю себя по ляжке: меня бесит и то, в чем я только что призналась, и собственная чрезмерная откровенность.

В ответ Майер… смеется!

– Извини, – говорит он под моим гневным взглядом. – Я не над тобой смеюсь. Ну или, может, совсем чуть-чуть.

Я скрещиваю руки на груди и поднимаю бровь. Он заставляет меня отступить к двери и упирается в нее обеими ладонями. Оказавшись как бы запертой, я распахиваю глаза и роняю руки. Майер, подавив усмешку, внимательно смотрит мне в лицо.

– Когда ты, стоя на сцене, распространяешься о фекалиях, или о неуклюжем сексе, или даже о том, как тебе вскружил голову бариста (от этой истории кровь во мне закипает), знаешь, что я вижу? – Ответа он не ждет. Его улыбка становится страдальческой. – Я вижу, как твои глаза блестят в свете софитов. У меня самого напрягаются мышцы от того, как широко ты улыбаешься. А еще я смотрю на твои волосы. Фи, они у тебя просто чудесные! Раньше мне и в голову не приходило любоваться чьими-то волосами, но твои… Какой у них красивый цвет, какие они гладкие и блестящие! Мне нравится, когда они распущены и вьются, и когда ты собираешь их в хвостик, который так и хочется намотать на руку. – Майер щекочет мне губы долгим прерывистым вздохом и останавливает на них взгляд. – Я вижу твою задницу, обтянутую… Как бы оно ни называлось, ты надеваешь это, чтобы меня помучить. Ты замечала, что каждый раз, когда ты наклоняешься во время выступления, твоя попа смотрит точно на меня? Сколько бы ярдов нас ни разделяло, она притягивает меня, как магнит. А я, Фарли Джонс, стараюсь быть хорошим парнем. Стараюсь изо всех сил, клянусь тебе. Но, черт возьми, я не святой! Каждый день я представляю себе, как ты нагибаешься, стоя передо мной без одежды. – Майер грустно качает головой. – Если ты говоришь о своем белье, я вижу, как ты его снимаешь. А когда ты входишь в раж, твоя рука может вдруг сделать какой-нибудь жест из языка глухонемых, и я думаю: «Это только для меня!» Одно-единственное слово, которое ты обронила случайно и на которое никто из зрителей не обратил внимания, становится для меня сокровищем. Я храню такие моменты и постоянно перебираю их в памяти, трясусь над ними как скряга. Иногда из одной твоей шутки у меня рождается целый сценарий – столько в ней ума и столько сердца. И неудивительно, ведь она твоя.

Мои ладони прижаты к двери, грудь поднимается и опадает, сердце хочет выпрыгнуть через горло. Майер облизывает губы, склоняет голову набок и взглядом заставляет меня посмотреть ему в глаза.

– Если ты не знаешь, думаю ли я о тебе как о женщине, и не понимаешь, насколько ты для меня привлекательна, то ты на удивление плохо информирована. Мысли о тебе буквально ни на минуту не оставляют меня в покое. Даже твои шутки не могут отвлечь меня от них, хотя ты очень хорошая юмористка.

После этих слов Майер чмокает мои озадаченно приоткрытые губы, разворачивается и уходит, оставляя меня совершенно ошалелой. Но прежде чем повернуть за угол, оглядывается через плечо и говорит:

– По поводу всего остального, Фи… Я тоже боюсь. Для того чтобы преодолеть страх, мне потребовалась уйма времени и эта дурацкая затея с пиаром. – Он поворачивается всем телом и смотрит мне в глаза. – Я вот что думаю: если наши отношения много значат для нас обоих, мы не допустим ничего плохого. Будем заботиться друг о друге, как заботились с самого начала. – Он кивает, соглашаясь с собственными словами. – К тому же у нас есть договоренность, и мы ее не нарушим, что бы ни случилось.

Теперь он уходит. Просто так. Высказал, что хотел, и между нами, как в комиксе, повисло вечное речевое облако. Я могла бы подумать: «А вдруг я все-таки недостойна его? Просто он единственный, кто этого не понимает…» Подобные мысли вполне в моем духе, ведь моя голова как гадательный шар, который только что встряхнули: невозможно предугадать, какой ответ на твой вопрос появится в окошке. Но нет, сейчас я решаю отбросить все сомнения и сосредоточиться на осязаемом, настоящем. Я доверяю своему другу. Пусть его слова согреют меня и дадут мне опору.

Глава 22

Полгода назад

Фарли

Я уже приготовилась ко сну: собрала волосы резинкой, смыла с лица макияж вместе с признаками жизни и обмазалась, как говорит Хейзл, «всякой слизью», – когда на экране моего телефона вдруг появляется Майер.

– Привет. – Расслабленно плюхнувшись на диван, я листаю меню телевизора в поисках нового сезона «Последнего героя».

– Фи, у тебя еще остались сморы в виде батончиков? – спрашивает Май так, будто речь идет об инструменте, необходимом для спасения чьей-то жизни.

Я встревоженно выпрямляюсь.

– Нет, а почему ты спрашиваешь? Я дала тебе целый противень два дня назад. С ними что-то не так?

– Я скоро буду проезжать мимо твоего дома и готов шляпу съесть, если не добуду какой-нибудь еды. Умираю от голода!

– Припомните, сэр, я уже давала вам рецепт этих батончиков. Кстати, он из интернета, а не достался мне по наследству от предков, любителей походной жизни. Это всего лишь сморы, не «Запеченная Аляска»[10].

– Позволь, я тоже тебе напомню: я уже пробовал их печь, но они получились совсем не такими, как у тебя, – хнычет Майер.

Буквально хнычет!

– Господи! Я только что собиралась смотреть «Последнего героя». Там люди радуются, если получают одну пачку риса на всех. А ты, по-моему, драматизируешь.

– Буду у тебя через десять минут, – говорит Майер и вешает трубку.

Через пять он уже тут как тут. Похож на человека, который сильно не в себе. Входит без стука, как Космо Крамер[11], на секунду останавливает на мне свирепый взгляд прищуренных глаз и топает в кухню.

– Ты чего так разоделся? – сурово спрашиваю я. – Где был?

– На ужине.

– На каком еще ужине?

– По случаю завершения съемок «Смехонавтов».

– В твою честь и в честь твоего сериала устраивали банкет, а ты мне даже не сказал?

– Фи, я подыхаю. Чем у тебя можно перекусить? – Майер распахивает холодильник, вытаскивает пакет с моцареллой и поднимает его, как трофей. – Ага!.. Так, проходное мероприятие.

На проходное мероприятие не надевают накрахмаленную белую рубашку, голубой пиджак и синие брюки со стрелками, подчеркивающие шикарную задницу.

– Что ты делаешь? – спрашивает Май с