и готовая после кофе на любые испытания Полина сели в новенький «экоспорт» Паоло. Хозяин явно гордился сияющей хромовыми вставками машиной и в ожидании похвалы заглядывал русским в глаза.

– Ничего железяка, забавная, – скупо высказался Пётр Алексеевич – он ездил на полноценном внедорожнике и любил крепких рабочих лошадок.

Полина перевела, слегка приукрасив восторг.

– Карашо! – сиял Паоло. – Эспасиво! Карашо!

Оставшись вдвоём, Иванюта с Гуселаповым решили прогуляться, предварительно взяв на гостиничной стойке туристическую карту.

Небо застилала белёсая пелена – надышал прохладный океан. В сквере росли невиданные деревья, мощные стволы которых покрывала шипастая чешуя, похожая на осетровую: о такой ствол зверь не почешется – шкура в лоскуты. По газонам и плиткам дорожек, требовательно поглядывая на прохожих, ходили голуби с голубыми глазами. Иванюта пригляделся: нет, глаза были серовато-бурые, с чёрным зрачком, но их окружала голубым кольцом блистающая поросль пёрышек.

Перейдя шумную авениду, забрели в тенистый малолюдный парк, где повстречали полицейского и два позеленевших памятника – королеве Изабелле и французскому адмиралу Пети-Туару, спасшему Лиму от грабежей чилийцев во времена Войны за гуано. Разительный контраст с шумными улицами, полными автомобилей и тук-туков.

Дальше – старый центр с резными, а то и вовсе кружевными деревянными балконами на фасадах убедительных в своей исторической подлинности зданий. Президентский дворец Каса-де-Писарро, у ограды которого толпа туристов щёлкала смартфонами и камерами, – время смены караула. Церемониал был в разгаре – солдаты в чёрно-красных мундирах с аксельбантами, сияющих шлемах, украшенных бело-розовым султаном, и с взблескивающими обнажёнными палашами в руках походили на актёров школьного театра, полагающих, что они достигли вершины представлений о прекрасном. Помесь усердия, смущения, отчаяния и неловкости.

Кафедральный собор с могилой Франсиско Писарро. Храм иезуитов с золочёной утробой и чёрной статуей Игнасио Лойолы. В белокаменном Соборе Святого Франциска, где туристов было больше, чем преклоняющих колена, Иванюту посетила мысль: «Мы находим вещь красивой лишь тогда, когда она перестаёт быть исключительно объектом веры, становясь предметом незаинтересованного созерцания». Соображение мелкой вязью юркнуло в блокнот.

На пешеходной авениде – пёстрая толпа. Тут же лохотрон – метание монеты на расчерченную мелкими цветными квадратиками глянцевую простыню: падает монета точно в квадрат с вписанной в нём цифрой – получаешь её назад с прибавкой, задевает черту – твою монету прибирает хозяин аттракциона. На двоих с близоруким Гуселаповым продули шестьдесят сентаво.

В ларьке с вывеской «El Cerdito Crocante» – свежезапечённая свинина. Съели на месте по куску и взяли несколько горячих ломтей с собой – в гостинице у Иванюты осталась бутылка виски, купленная в аэропорту Вантаа, а Гуселапов без закуски не пил.

Подумали о Мирафлорес: не отправиться ли туда? Однако внезапно сообразили, что солнце, тускло сияющее сквозь пелену, уже перекатилось на западную половину неба, а от Петра Алексеевича с Полиной до сих пор нет никаких известий. И тут – о чудо материализации летучих мыслей! – у Гуселапова затренькал аппарат с местной симкой. Пётр Алексеевич сообщил, что они только теперь заканчивают дела с машиной: страшная канитель – и он, и Полина вконец измотаны и голодны.

– Почему так долго? – Гуселапов включил громкую связь.

– Паоло обещал найти машину подешевле, – пояснил похрипывающий динамик. – Завёз в какие-то трущобы. Тут колоритно, но тревожно. Контора левая – по кредитке залог не бронируют, все расчёты только налом. Пока выбирали машину, пока торговались, пока договор составляли, пока деньги пересчитывали, пока каждую купюру фотографировали, пока в навигатор карту с русской речью качали… Словом – бодяга.

– Ёшкин кот, – посочувствовал Гуселапов. – Когда вернётесь?

– Ещё разок машине в зубы посмотрю и выезжаем.

Минут через сорок сошлись в гостинице. Пётр Алексеевич с Полиной выглядели изнурёнными, зато на парковке красовался свеженький «фортунер»: на спидометре – всего пять тысяч километров.

Перекусили в проверенном вчера заведении, после чего Гуселапов и Иванюта как завзятые знатоки повели Полину с Петром Алексеевичем на вечернюю прогулку – смотреть достопримечательности Лимы.

Спустя два часа, изнемогшие от благолепия и толчеи, забрели не то в какой-то сквер, не то на широкий бульвар, где сели на скамью, чтобы отдохнули гудящие ноги. Оказалось – местный Гайд-парк.

Сначала с невысокого каменного уступа, должно быть специально предусмотренного для народных трибунов, долго и размеренно говорил смуглый бородач, рассыпая знакомые слова: imperialismo, justicia, socialismo, reformas… Затем место бородача занял долговязый оратор в очках, под которыми темнели большие спокойные глаза. Он говорил не повышая голоса, но в речи его чувствовался скрытый жар и сдерживаемый драматизм. Слушателей было немного – некоторые прохожие ненадолго останавливались, другие шли мимо, не обращая на витию никакого внимания. Несколько раз в мелодичном выступлении долговязого промелькнула Rusia.

– Что он говорит? – обратился к Полине Иванюта.

– Он говорит, что Россия показывает всем пример, а Штатам – кукиш. Что она одна открыто противостоит болезни и распаду мира – той чуме, которую разносят по свету Estados Unidos.

– Так и говорит? – оживился Гуселапов.

– Так и говорит, – подтвердила Полина. – И ещё – что взоры униженных и оскорблённых вновь с надеждой обращены на Россию.

– Молодец какой! – Гуселапов от возбуждения хлопнул себя по ляжкам.

– Чем это униженным и оскорблённым наш весёлый капитализм приглянулся? – пробурчал под нос Иванюта.

– Он говорит: вы думаете, Estados Unidos – это демократия? Mentira! Ложь. – Полина прислушалась. – Они заботятся только о себе. Их бог – Мамона. Все остальные страны и континенты для них – тарелка, из которой они хотят черпать своей большой ложкой жирный суп. Для этого у них есть авианосцы и ракеты, бомбы и танки, для этого у них есть печатный денежный станок, благодаря которому они закабаляют долгами народы… В общем, у них есть всё. Но у них нет сердца. И душа их negra como carbón… Черна как уголь.

– Накипело у мужика, – одобрил Гуселапов.

– Где-то я уже это слышал. – Иванюта вытянул гудящие ноги.

– А всё равно приятно, – от уха до уха сиял Гуселапов. – И потом – сила правды не в оригинальности.

– А в чём? – поинтересовалась Полина.

Гуселапов снял очки, протёр стёкла полой рубашки и изрёк:

– Сила правды в истине.

– Аплодисменты. – Иванюта всплеснул ладонями. – Очень глубоко.

– А что такого? – удивился Гуселапов. – Не видишь разве, как нас разводят? Зайди в автосалон и посмотри на цены. Они же это специально. Они нас вынуждают красть и под статьёй ходить, чтобы в этих красавцах ездить. Роскосмос, Росатом, средства на сирот и инвалидов, пенсионные фонды – отовсюду чтоб тянули, разворовывали в прах, дотла. Только и забот у них, что искушать да в грех вводить… Чистые бесы.

– Учись соотносить потребности с возможностями, – улыбнулся Иванюта. – Это несложно.