В глазах Стефана стояли настоящие слезы.

– Разве ты не видишь… – начал он.

В коридоре послышались крики. Кричал не один заключенный, а сразу несколько, будто пьяные болельщики высыпали на улицу после футбольного матча. Громко дребезжали дверные ручки – кто-то бешено дергал двери.

Стефан вздохнул.

– Опять выпивку делают… Я вот пить вообще не могу – сразу выворачивает.

Что, трезвенник вроде меня?.. Совпадение, зло сказала я себе.

В коридоре послышались шаги.

– К порядку! К порядку!

Я в безопасности! Но тут меня пронзила мысль: если Стефана застанут здесь, он может свалить вину на меня. Скажет, что я просила его прийти и даже сама вынула прутья решетки. Преступники, как я уже убедилась, идут на все, лишь бы спасти свою шкуру.

– Уходите! – подтолкнула я его. – Пожалуйста, уходите, так будет спокойнее нам обоим!

Он стоял очень печальный, но, к моему несказанному облегчению, двинулся к окну.

И тут же остановился.

– Еще одно, – начал он и улыбнулся: – Твоя мама по-прежнему пахнет лавандой?

Июль 2001 г.

В голове сущий бардак, будто меня перевернули вверх ногами, как куклу, и трясли.

– О чем ты говоришь? – с трудом выговорила я.

Ванесса, злорадно ухмыляясь, прыгала с бордюра на дорогу и обратно, как обычная одиннадцатилетняя девчонка, забыв на время притворяться крутой и взрослой.

– Мы решили пробраться на вечеринку и перелезли через забор в конце сада. Китти тебя увидела – она стучала тебе по стеклу. Мы не знали, заметила ты нас или нет, и хотели взять с тебя слово, что ты не расскажешь. А потом мы поняли, чем ты занимаешься. Подумать только, такая поря-адочная девушка!

Я похолодела. Руки и ноги стали как чужие.

Значит, в стекло стучали не ветки дерева, и на другой день Китти подлизывалась из страха, что маме станет известно о ее самовольстве?

– Должна сказать, Эли, – Ванесса уперлась руками в бока, – мы не ожидали, что у тебя хватит на это смелости… – Она решительно поглядела на мою сестру. – Ну что, Китти, сколько карманных денег стоит наше молчание?

Моя сестра взяла Ванессу под руку. Снова уже чуть не целуются. То ссорятся, то мирятся… Я даже порадовалась, что у меня нет подруги. Робин – тихоня, он никогда не выходит из себя. Можно сказать, пресный. Но и его дружбу я теперь потеряла.

– Тысячи фунтов, – расплылась в улыбке Китти.

– Какие еще тысячи?!

Мне стало дурно при мысли, что сестра проболтается. Мама будет просто убита – хуже того, разочарована мной. Перспектива того, что моя позорная тайна станет всеобщим достоянием, была невыносима. Что, если они уже кому-нибудь растрепали? Тому же Робину?

– Ты не посмеешь.

Лицо Китти озарилось ненавистью:

– Посмотрим!

И я ее толкнула. Сдержаться я не могла – весь гнев, копившийся много лет, вылетел с этим толчком. Вся боль, обида, а теперь еще и страх. Китти споткнулась о бордюрный камень и упала на дорогу.

Кое-как она поднялась.

– Смотри, что ты наделала!

Школьное платье украсилось грязным, вонючим пятном. Запах был просто отвратительный.

– Собачье дерьмо! Фу-у-у! И как мне теперь выступать на концерте, корова ты неуклюжая?

– Ты не расскажешь маме о Криспине, – в отчаянии сказала я. – Если вы меня видели, почему ты до сих пор молчала?

Ответила Ванесса:

– Потому что младшая сестренка не хотела тебя расстраивать. Сказала, это отвлечет тебя от твоих драгоценных экзаменов. Она предпочла испортить нам вечер и настояла, чтобы мы вернулись домой, вместо того чтобы отрываться на дискотеке!

Китти за меня заступилась?!

– Если бы не ты, – прошипела Ванесса, – Криспин пригласил бы меня! Я точно знаю! Он с меня глаз не сводил в автобусе!

– Тебя? – расхохоталась я. – Не будь дурой, тебе всего одиннадцать лет! Неужели ты в самом деле решила, что ты его интересуешь?

Взгляд Ванессы стал ледяным.

– А почему нет? Но я не об этом секрете говорила. Хватит, Китти! Ты ей скажешь или я?

Что еще за другой секрет, о чем она болтает?

– Нет! – вскинулась Китти, хватая Ванессу за локоть. – Замолчи! Ничего больше не говори.

Ванесса вырвалась.

– Отстань! С чего это я буду молчать? Я тебе ничего не должна! Хорошенькая же из тебя кровная сестра! Эли…

Рев мотора в ушах.

От этого рева вибрировал воздух.

Тут все и произошло…

Май 2017 г.

– Простите за беспокойство, мисс, – сказал охранник, отпирая дверь. У него была свежая, почти детская кожа, которая совершенно не соответствовала роду его деятельности. – Ребята малость, э-э, возбудились от вашего присутствия и взбрыкнули – начали стучать по стенам… Но недоразумение уже улажено.

Он огляделся. Окно было открыто, занавески трепались на ветру.

– У вас все нормально?

– Да, – с трудом проговорила я. – Мне что-то душно.

– Здесь трудно дышится, – согласился он, косясь на окошко. Он не мог не заметить отсутствия решетки, но виду отчего-то не подал. Я спохватилась, что молюсь о том, чтобы ночная темнота скрыла Стефана. Почему я за него переживаю? – Дайте знать, если понадоблюсь. Скоро уже утро.

Когда он снова запер меня в камере, я подошла к окну.

– Вы здесь? – прошептала я.

Ответа не последовало.

Упрекнув себя за глупость, я присела на узкую койку, обдумывая услышанное от Стефана.

Я анализировала то немногое, что знала от мамы. Папа умер, когда мне было три года, – я его почти не помню, только ту поездку на лавандовое поле. Был ли у него иностранный акцент? Если и был, то я этого не помню. Однажды, несколько лет назад, я пробовала поискать отца в интернете, но ничего не нашла. Но я же искала Стивена Бейкера…

Нет, это безумие. Мой отец умер.

Не пришло ли время откровенно поговорить с мамой? Даже если Стефан наболтал чепухи – а, скорее всего, так оно и есть, – ночной разговор расшевелил во мне давнее желание побольше узнать об отце.

Утром, когда по громкой связи объявили побудку и охранник с нежной кожей отпер мою камеру, я поколебалась, не рассказать ли о случившемся. Но как я объясню, почему я не подняла тревоги, когда ко мне в камеру влезли среди ночи? Мне и самой не давал покоя вопрос, отчего я сразу не сообщила о Стефане.