стороны грудной клетки. Жертве на мой взгляд в районе двадцати лет, — чародейка приподняла веко убитой, — и она страдала содружественным косоглазием. Не сильным, но вполне заметным. Это может помочь установить её личность. И ещё, — Рика раздвинула остатки ног, — женщина была изнасилована и весьма грубо.

— На мой взгляд, — Вилохэд уже совершенно овладел собой, дурнота отступила, сменившись сугубо профессиональным интересом, — есть существенные отличия от первого убийства.

— Естественно, — усмехнулась чародейка, — здесь нет кровати.

— Смешно. Но я о другом: как убийца заставил жертву лежать смирно на полу, пока он насиловал и резал свою жертву? Взгляните, — он указал на кисть руки, носившую следы пиршества жрунов, — следы веревки. Значит, жертва была связана и обездвижена. Полагаю, верёвка от связанных рук шла вон к той скобе на стене.

— Ну и что? — пожала плечами чародейка, — на улице Белых тополей проститутку привязывали к кровати. Здесь то же самое, похоже мы, действительно, имеем дело с серийным убийцей.

— Отнюдь, не то же самое, — покачал головой коррехидор, — здесь убийца после смерти развязал жертву и унёс верёвку с собой, а в первом случае — оставил на месте. Помните, вы ещё определили мудрёные морские узлы?

— Не мудрёные, а одни из самых несложных. Но вот сама верёвка, — Рика повернула руку девушки с излюбленным в среде девиц лёгкого поведения красно-золотым маникюром и посмотрела на синяки, оставшиеся после связывания, — кто знает! Может, убийца не хочет привлекать к себе излишнего внимания, закупаясь верёвкой всякий раз, когда идёт на дело? Или в первый раз его спугнули, и он предпочёл унести ноги. Меня интересует другое. Куда делись жруны, и почему они не доели сво? Вы ведь в курсе, что этих наглых тварей, живущих одновременно в двух планах: духовном и материальном, просто так от добычи не отвадишь. Даже если спугнуть, они всё равно возвращаются назад до тех пор, пока не сожрут всё, что кажется им вкусным до конца. В нашем же случае они съели на удивление мало. Мне кажется, убийца рассчитывал именно на то, что жруны уничтожат все остатки его преступления.

— Собака. Их прогнал Хват. Может же бойцовская собака спугнуть жрунов?

— Конечно же, нет. Если бы тут орудовали жруны, Хват сюда даже бы и не сунулся. Здесь что-то иное. Видите, и Тама притихла.

Коррехидор обратил внимание, что фамильяр вместо несколько развязного поведения домашней любимицы, привыкшей к шалостям и некоторым вольностям в отношении как своей хозяйки, так и Вилохэда, демонстрировала встревоженнось, норовя прижаться к щеке чародейки, а то и вовсе унырнуть за ворот платья.

— Да, наш крылатый череп на удивление скромен в своих проявлениях.

— Именно. Что-то её напугало. И это что-то, скорее всего и спугнуло жрунов, — чародейка с самым беспечным видом складывала в сумку принадлежности, что использовала при осмотре трупа, — встаньте поближе ко мне, — проговорила она, не меняя интонации, и Вил с удивлением приблизился к девушке.

Та быстро вытащила пробку из пузырька, раздавила его в руке и подбросила вверх. Светлый порошок блеснул в лучах заходящего солнца льдистыми острыми искорками и осыпался под звуки заклятия, прочитанного на незнакомом четвёртому сыну Дубового клана языке, образуя на полу странную фигуру. Вил и Рика оказались в самой середине сложной пентаграммы, которая, как и большинство созданных некроманткой, поражали странной негармоничной гармонией и силой.

— Теперь поглядим, кто скрывается в тенях, — девушка засучила рукава платья.

— А что вы насыпали? — почему-то понизив голос, спросил Вил, разглядывая странные острые кристаллы на полу.

— Это освящённые кости, точнее, порошок из них, который делает моя бабушка и освящает его в нашем семейном храме, посвящённом богу смерти Эра́ру. Я с его помощью создала барьер, который не под силу преодолеть большинству существ духовного плана. Подозреваю, одно из них прямо сейчас скрывается вон в том углу, — она показала на дальний тёмный угол, заваленный каким-то непонятным мусором, среди которого явственно виднелись остовы полусгнивших ящиков. Тама облетала его стороной. Уверена, она кого-то почуяла.

Рика раскрыла саквояж, который предусмотрительно прихватила с собой в центр пентаграммы, вытащила оттуда самую обыкновенную свечу, вернее, аккуратно отрезанный острым ножом кусочек самой обыкновенной восковой свечи длиной с две фаланги пальца. Засушенная шкурка маленького ужа (коррехидор лишь подивился: чего только не увидишь в арсенале у практикующего некроманта!) была несколько раз обвёрнута вокруг свечки и самым тщательным образом привязана сухими стебелькамитравы. После чего чародейка прошептала необходимые слова, на всякий случай замкнула внутри себя побольше магический цепей и зажгла свечу. Но вместо ожидаемого оранжевого огонька свеча вспыхнула горячим пламенем, мгновенно захватившим и травинку, и ужиную шкурку, тут же принявшуюся расплёвывать вокруг себя хвостатые искорки. После этого Рика зашвырнула всё это сверкающее подобно маленькому фейерверку безобразие в угол, которого столь тщательно избегал фамильяр. Едва снаряд чародейки коснулся кучи мусора, раздался взрыв, ослепительная вспышка которого проявила странную согнутую фигурку, жавшуюся к стене, и вышвырнула её оттуда.

К удивлению Вила, на полу склада сидела голая девочка лет шести-семи: отчаянно тощая — кожа да кости, с длинными грязными волосами неопределённого серого цвета. При более внимательном взгляде стало заметно, что у «девочки» наличиствуют кошачьи уши, остренькие груди, а вместо ног — тощие, серые же, лапки с длинными пальчиками, на которых были острые загнутые когти. Да и на руках, собственно, и когти были не меньше. Личико её: бледное, худое, с запавшими щеками, представляло собой некую противоестественную смесь между кошкой и человеком. Огромные фосфорецирующие глаза смотрели немигающим и ничего не выражающим взглядом, а изо рта торчали остренькие клыки.

— Вы знаете, кто это? — прошептал Вил, воспользовавшись тем, что непонятное существо было оглушено взрывом.

— Да, это — болеглот.

— Болеглот? — коррехидор впервые слышал это название.

— Существо из духовного мира, питающееся эманациями страдания и боли, — последовал ответ, — само причинить вреда не может. Полагаю, болеглота привлекли страдания жертвы, а значит — она видела убийство.

— Более, чем ненадёжный свидетель, — заметил Вил, — даже при условии, что оно может говорить и согласится с нами общаться.

Болеглот тем временем успела оклематься, облизнулась, помотала головой (совсем как кошка, которой что-то попало в ухо), потом с любопытством уставилась на чародейку и коррехидора.

— Так ты не собираешься её резать? — спросило существо Вила обвиняющим тоном. Голосок был скрипучим, так в театре любят изображать старушек, — я очень огорчена.

— Ответьте ей, — Рика толкнула коррехидора, — болеглот сама пошла на контакт.

Вилохэду чувствовал себя неловко и неуверенно, а девочка-кошка подошла к пентаграмме понюхала её и скривилась:

— Плохое, гадкое. Не пройти. А всё-таки жал, что ты не режешь свою женщину.

— Я не для этого пришёл