И все же не было полной гарантии в том, что мы получим обещанное. Слишком много было ориентировочного, предположительного, настораживали обещания выяснить тот или иной вопрос. Да к тому же буквально через два часа после встречи с президентом Феймонвилл передал сотруднику советского посольства Сельдякову, что полученные нами цифры выделяемых самолетов весьма сомнительны и нереальны. Вообще, подчеркнул американский полковник, советское посольство питает излишний оптимизм в вопросах поставок, в «Белом доме придерживаются другой линии».

И все же встреча с Рузвельтом оставила у нас благоприятное впечатление и вселила надежды. Упоминавшийся ранее Стеттиниус писал по этому вопросу: «Прибытие советской военной миссии положило действительное начало программе военной помощи Советскому Союзу. Генералы Голиков и Репин встретились и разговаривали с президентом, а также с другими представителями правительства. Рузвельт вскоре после этого рассмотрел вопрос на заседании кабинета, обратив внимание на тот факт, что прошло почти шесть недель с начала войны на русском фронте, но практически ничего из нужных России материалов не отправлено»[198].

Дружественный и деловой прием у Ф. Рузвельта, безусловно, способствовал некоторому улучшению нашего настроения в связи с появившейся надеждой на какую-то реальную помощь. Впечатление о президенте Соединенных Штатов у всех нас сложилось в общем положительное, но все же не такое, как мы ожидали по его общеизвестным характеристикам. В общении Ф. Рузвельт был, конечно, проще и доступнее своих министров, с которыми нам довелось встречаться. Но вместе с тем в его поведении чувствовались нотки показного – как в подчеркнутом внимании к нам, так и в проявлении повышенного участия в нашем деле, а также в самом подходе к решению волновавших нас вопросов. Рузвельт, без сомнения, был крупный политик и дипломат, хотя в начале беседы и ответил мне, что он «тоже не дипломат».

Франклин Рузвельт – выдающийся государственный деятель, немало сделавший для укрепления отношений между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом. Уже сам факт, что он первым из руководящих американских деятелей выступил за установление дипломатических отношений между США и Советской страной, говорит о том, как далеко вперед смотрел он, насколько реалистически подходил к оценке роли на мировой арене молодого Советского государства. Многие люди как в Советском Союзе, так и в Соединенных Штатах хорошо помнят то время, когда между нашими странами складывались добрые отношения, особенно в суровые годы Второй мировой войны, когда мы вместе, бок о бок сражались против общего врага – гитлеровской Германии.

Прием советской военной миссии президентом США летом сурового 1941 года нашел широкий отклик в американской прессе. Газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Сегодня президент Рузвельт обсуждал с советским послом Уманским и русской военной миссией, находящейся в США, сложившуюся военную обстановку и американскую помощь Советскому Союзу.

Глава миссии генерал-лейтенант Филипп Голиков, который является заместителем начальника Генерального штаба Советской армии, и его помощник, инженер-генерал Александр Репин, были одеты в форму алого, голубого и защитного цветов с советским серпом и молотом, обрамленным золотыми листьями на фуражках…

Генерал Голиков после официальных переговоров сказал, что было “очень легко обсуждать военные вопросы с вами, президент”. “Чувствуется, – добавил он, – что президент Рузвельт очень хорошо знаком со всем комплексом проблем; что он – главнокомандующий не только по праву конституции, но и по своим знаниям, своему глубокому пониманию международной политической обстановки”»[199].

Советская военная миссия, сообщала газета, каждый день обсуждает в государственном департаменте вопросы размещения заказов в США. В этом смысле миссия выполняет те же функции, что и миссия Гарри Гопкинса в Москве.

Конечно, в этих газетных сообщениях имеется много фактических неточностей, но общий смысл сказанного более или менее правилен.

Последний день июля месяца оказался весьма напряженным. Под вечер беседовал с Сельдяковым, потом с Пархоменко, а затем до трех часов ночи засиделся над телеграммами в Москву. Надо было запросить мнение компетентных инстанций о маршрутах доставки самолетов и о других военных материалах, которые мы могли бы приобрести, а также получить совет по винтовкам Гаранда и бомбардировщикам «Локхид-Гудзон».

А впереди предстояли новые и новые встречи и визиты к видным государственным деятелям США с целью использовать малейшую возможность, чтобы продвинуть вопросы поставок, приобрести необходимые материалы.

1 августа в 11 часов состоялся один из очередных визитов, на этот раз к министру финансов США Генри Моргентау. С нашей стороны кроме меня были К. А. Уманский и А. К. Репин. Это была очень интересная и содержательная беседа. Трудно было предположить, что один из крупнейших финансистов Соединенных Штатов Америки с таким пониманием отнесется к нашим вопросам. Конечно, нам было ясно, что отнюдь не симпатия к Советскому Союзу, его общественному и государственному строю руководила этим крупнейшим представителем американского капитала. В основе лежало, видимо, более глубокое, чем у некоторых других американских деятелей, понимание того, что в этот переломный исторический момент помощь, оказываемая советскому народу, ведущему напряженнейшую борьбу против фашизма, нужна не только СССР, но она жизненно важна и в интересах самих Соединенных Штатов Америки. Именно этот трезвый, реалистический подход и характеризовал Г. Моргентау как дальновидного политика.

Когда мы прибыли к Моргентау, он вышел из кабинета, чтобы встретить нас. Перед нами стоял высокий, уже немолодой человек, с большим лбом и заметной лысиной. Он пригласил нас в кабинет, и между нами завязалась оживленная беседа, длившаяся 30 минут. Разговор начался с шутки, Моргентау сказал о министрах финансов: «Эти люди, которых никто не любит, но было бы бедой для государства, если бы министр финансов оказался слишком популярен».

Как видно, Г. Моргентау вообще был не прочь пошутить: обращаясь ко мне, он заметил, что вот он, буржуазный министр, курит папиросы из одной коробки со мной, а советский посол отказывается взять у него и употребляет свои папиросы.

Перейдя к существу интересующих нас вопросов, Моргентау сразу же заявил, что мы можем рассчитывать на его полное содействие; он использует для этого все имеющиеся у него возможности. Раньше эти вопросы, говорил он, были в его руках, а теперь их у него отняли. Но в Вашингтоне есть люди, на которых можно положиться. В их числе он назвал, в частности, О. Кокса, юридического советника в аппарате Бернса. «Кокс – мой человек, – сказал Моргентау. – У него сердце на правильном месте». Это означало, что Кокс, так же как и Моргентау, с сочувствием, а главное – с должным пониманием относится к советскому народу. Тут же при нас он в мягких тонах «пробрал» Кокса по телефону за то, что тот все еще не связался с советской военной миссией. Затем Моргентау назначил ему встречу на 14:30, а на 15:00 – совещание с Бернсом и его, Кокса, участием, которому он порекомендовал прийти «без приглашения».