Не оправдался расчет и на моральную усталость советских солдат. Когда пал Берлин, наших воинов и весь народ в тылу охватила радость, чувствовался значительный духовный подъем. Народ увидел перед собой перспективу мирной, спокойной жизни на многие-многие годы. А перенесшие несправедливость репрессий на время поверили, что Сталин учтет героические заслуги в войне, самоотверженность самих бывших осужденных, попавших на фронт и заключенных в лагерях, работавших на оборонных объектах — учтет, поймет верность народа ему и партии — и все простит, восстановит справедливость. Сталкиваться с многомиллионной страной, имевшей опыт ведения тяжелейшей войны, со страной, охваченной восторгом победы, для союзников, затеявших подлую провокацию, было чрезвычайно опасно. «В гневе на предателей, игравших лицемерно в союзников, наши бойцы смели бы их части в считанные недели, и наши танки вышли бы к Ла-Маншу», — считал один из ветеранов тех событий, полковник в отставке В. Аркадьев, когда на пресс-конференции в Москве 8 мая 1992 года ему в числе других героев войны задали вопрос о возможном предательстве англичан. И это, думается, верный ответ.

А в мае 1945 года Черчилль перед журналистами рассуждал о великой роли Советского Союза. Он тогда еще не отказался от своих зловещих тайных планов. Но, как свидетельствуют архивы и воспоминания людей из окружения Сталина, тот прекрасно помнил об антисоветизме Черчилля и считал его двурушником. Вот что о хитром премьер-министре Великобритании говорил сам Сталин: «Черчилль всегда был антисоветчиком номер один. Он им и остался». Этой фразой сказано много, — о чем знал Сталин из разведдонесений, он не предавал широкой огласке.

Черчилль не был до конца искренним и на Потсдамской конференции (17 июля — 2 августа 1945 года), на которой окончательно решались вопросы послевоенного устройства Европы и в особенности Германии. Насчет Германии разговор между Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом начался задолго до победы — с 1943 года. И об этом, думается, надо рассказать подробнее, затрагивая наиболее важные моменты, которые до сих пор историками с разными убеждениями трактуются неоднозначно.

Что же касается замыслов Черчилля против СССР, то они не удались, как не удались ранее замысли белогвардейцев, эмигрантов-политиков, антикоммунистов-террористов сокрушить одним махом «Империю СССР». Только некоторые дальновидные реалисты вроде А. Деникина или барона Будберга еще в 30-е годы поняли, что окрепший социализм в СССР извне не сокрушить нашествием одной-трех капстран. А для массового похода, для создания гигантской армады против СССР буржуазные страны были не готовы из-за своей разобщенности, межгосударственных споров, конкуренции и претензий. Как ни странно, о длительности процесса развала СССР — возможно, на протяжении многих десятилетий! — заговорили прозревшие военные, но не политики. Эту мысль в значительной мере углубил перед смертью религиозный философ Н. Бердяев, сказавший, что в итоге «сам народ, подчинившийся тирании и диктату Сталина, решит, как ему жить дальше — с Сталиным или без него». Это была поистине провидческая фраза, не обнародованная Бердяевым, открыто не высказывавшимся против Сталина, но — записанная в его дневнике в одном ряду с другими короткими и удивительно точными философско-аналитическими мыслями.

В 1945 году СССР хотя внутренне основательно и подточил себя сталинскими репрессиями, частично подорвал веру людей в справедливость ВКП(б), но был достаточно могуч и даже «прирастал территориями» после триумфального европейского похода против Гитлера.

Уинстон Черчилль, Гарри Трумэн и Иосиф Сталин на Потсдамской конференции. 1945 г.

После Потсдамской конференции среди российских эмигрантов ходила едкая фраза — «Как покраснела Европа…». Тогда стало окончательно ясно, что советские коммунистические войска не оставят страны Восточной Европы. «Спасибо хоть из Австрии уберутся: американцы на них надавили, — поговаривали среди эмигрантов. — А Польша, Чехия, Венгрия уж точно будут «красными, коммунистическими». И эти оракулы не слишком ошиблись. В ближайшие годы курс на строительство социализма провозгласили в Румынии, в Болгарии и Югославии. Но социализация оккупированных Советской Армией стран и части Германии началась еще тогда, когда наши дивизии не вышли на государственную границу СССР и не вторглись в Германию.

Дележ Европы между союзниками и СССР начался с ноября 1943 года, когда в Лондоне, в соответствии с решениями Московской конференции министров иностранных дел, взялись за подготовку к созданию Европейской консультативной комиссии (ЕКК), призванной рассмотреть принципы устройства послевоенной Германии и в общем-то всей Европы. ЕКК поначалу была главным органом трех держав — СССР, США и Великобритании, затем, с конца 1944 года, в ЕКК вошли представители Франции. Представителем министерства иностранных дел Англии был назначен заместитель министра иностранных дел У. Стрэнг, представителем СССР — Ф. Т. Гусев, от США — Д. Вайнант. Председательствовать было решено по одному представителю в течение месяца в порядке старшинства, с учетом пребывания в звании посла — сначала Вайнант, затем Гусев и Стрэнг. Чем-то этот график председательствования напоминал заседание древнего совета старейшин в условиях ротации старшин при первобытной демократии. Но такой график понравился всем главам правительств, которые занялись переделом Европы.

Наиболее суетливым, деятельным, наиболее озабоченным судьбой Европы и Германии в этой организации было председательство Англии. Когда потребовалось каждой стороне выработать условия капитуляции Германии, то англичане в своих интересах приложили к условиям капитуляции обширный «Проект условий перемирия с Германией».

За словом «перемирие» таилась надежда некоторых кругов в Лондоне утвердить этот документ, заключить с Германией перемирие, а не громить ее до конца, как вознамерился Сталин, и тем самым сохранить промилитаристскую Германию без Гитлера и нацистской партии для последующего возможного использования ее в войне против большевистской России. Но благодаря Сталину перемирие с фашистами не состоялось…

На заседании ЕКК обсуждался и меморандум «Военная оккупация Германии». Планировалось разместить союзные оккупационные силы в трех главных зонах и выделить район Большого Берлина в «совместную зону, которая будет оккупирована специально отобранными войсками, представляющими в соответствующей пропорции все союзные СИЛЫ» (Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ, ф. 06; оп. 6, п. 69, д. 832, л. 64–67).

Условия капитуляции, выдвинутые США в меморандуме от 25 января 1944 года, почти ничем не отличались от условий Великобритании, за исключением последнего пункта: «обязательства нести оккупационные расходы». Это обязательство и бремя должна была нести поверженная Германия. Да, тут американцам не откажешь в предприимчивости. Но требование, в общем-то, справедливое.

Советская сторона пока медлила с представлением в ЕКК своих конкретных предложений. Историки последующего времени считают, что это промедление было умышленным со стороны сталинского окружения, которое хотело вначале ознакомиться с условиями капитуляции Германии, которые разрабатывали союзники. Если действительно так, то это неплохой политический ход, и в нем угадываются осторожность и хитрость Сталина как опытного политика.