Тут-то к делу и подключилась я.

Леса с незапамятных времен был излюбленным местом избавления от тел, а в некоторых английских лесах можно даже найти массовые захоронения. Однажды я помогала лондонской полиции в деле, когда они искали в лесу двадцать четыре жертвы главаря местной преступной группировки, которых закапывали там на протяжении многих лет. Что касается того дела в Хэмпшире, то при обычных обстоятельствах зловещее место, ставшее для жертвы могилой, было бы чудеснейшей поляной. Здесь росло несколько высоких буков, падуб, орешник и черешня. Поляну окружали кусты ежевики, а кривые, извилистые стебли жимолости обвивали деревья и кустарники, цепляясь за эти крепкие опоры. Кое-где стелился плющ с блестящими листьями, которому удалось в стремлении к свету забраться на стволы некоторых деревьев. Дело происходило зимой, и земля была практически голой, не считая толстого слоя листьев бука, рассыпанных буковых орешков и желудей, и, хотя на границе поляны росло много деревьев, через просветы в зимних ветках виднелась грунтовая дорога.

Старший следователь хотел выяснить, была ли жертва убита в лесу или же мы имели дело с двумя разными местами преступления. Перетащили ли сюда тело парня, или же он был еще жив, когда пришел на эту поляну, где его в итоге и убили? Нам также нужно было установить, контактировала ли принадлежащая подозреваемым обувь с местом преступления. По счастливому стечению обстоятельств, полиция быстро установила личности двух подозреваемых, и мне предоставили их обувь вместе с ковриками и педалями из машины главного подозреваемого. Из-за привычки преступников делиться между собой обувью, мне нужно было исключить из потенциальных источников пыльцевого профиля, найденного на вещах подозреваемых, как можно больше других мест. Удобно, что оба подозреваемых были исключительно городскими парнями, и вряд ли прогуливались в лесу ради удовольствия. Это, разумеется, нисколько не могло помешать их адвокатам утверждать обратное, так что мне нужно было хорошенько подготовиться.

Вся близлежащая территория, включая общественную парковку, что находилась примерно в трети мили, была закрыта для прогулок и посещения. Я прошлась от машины до могилы вместе с Джоном Фордом – крепким сержантом полиции, ответственным за повседневные мероприятия, связанные с расследованием дела, – и была приятно удивлена его искренней заинтересованностью моей работой и желанием узнать побольше про растительный мир. Выраженный хэмпширский акцент придавал дружелюбия его образу, однако вскоре я узнала, насколько он может быть решительным. Он был намерен собрать все до последней крупицы доказательства, которые только попадутся. Мне он нравился. Он был открытым и прямолинейным, и я знала, что мы сработаемся.

Мы шли по дорожке для прогулок, сделанной местными рабочими, и я любовалась разнообразием окружавшего ландшафта. Это была огромная территория, где отдельные леса, каждый со своим характером и особенностями, соединялись словно в лоскутное одеяло. Отчетливо выделялись ряды хвойных деревьев и плотные березовые насаждения, но были там и величественные старые буки, и дубы с мелколесьем из орешника и падуба, и какие-то заросли из голых стволов различных видов, которые не удавалось сходу опознать в тусклом зимнем освещении. Было много участков, засаженных каштанами, в античные времена обеспечивавшими пищей Южную Европу. В Великобританию их завезли римляне. Уединенно стояли деревья одной из четырех местных хвойных пород – темный, угрюмый тис. Один лоскут леса плавно переходил в другой, однако о растущих здесь травах, распускавшихся в весеннее время калейдоскопом цветов, можно было только догадываться: они пребывали в зимней спячке и над землей почти не показывались.

Я шла и представляла, какой ботанический профиль может дать каждый участок. Вместе с тем, я усвоила одну вещь, которую сложно осознать новичкам: никогда нельзя быть уверенным в том, что именно ты обнаружишь. Можно сделать общие предположения – понять, что рядом с парковкой будет высокий уровень сосновой и березовой пыльцы, что пыльцу каштана едва удастся найти, потому что ее образуется относительно мало, и что дуб будет преобладать над березой, даже несмотря на большое количество последней. Но как насчет точных чисел и общего распределения? Для этого нужно провести анализ, и никакое умозрительное моделирование не выдержит придирок в суде. Каждое дело уникально и требует соответствующего отношения.

Еще когда я занималась археологией и воссозданием древних ландшафтов, меня удивляло – и не перестает удивлять до сих пор, – что каждый образец, взятый с поверхности почвы, не был похож на предыдущий, и чем дальше отстояли друг от друга участки, тем больше оказывалось между ними различий. На самом деле пыльца везде оседает неоднородно, и ее распределение можно рассматривать с точки зрения спектров: один постепенно переходит в другой по мере изменения растительности. Как я уже неоднократно упоминала, при исследовании объектов и мест чрезвычайно важно собрать достаточное количество сравнительных образцов для построения картины местности. Кроме того, если удается обнаружить какую-то редкую пыльцу или споры, то это место становится особенным. Нельзя ничего оставлять на волю случая, если собираешься убедительно выступить в суде – иначе как выступлением это не назовешь. Поверхностные предположения, не подкрепленные убедительными доказательствами, будут разорваны в клочья, если адвокат противоположной стороны знает свое дело. Кроме того, я всегда помнила, что мне нужно быть строгой по отношению к себе, чтобы не поддаться неумышленному влиянию полиции, желающей получить определенный результат – неопровержимые доказательства вины. Приходится постоянно бороться с когнитивными искажениями.

Ни один палинологический анализ не может дать стопроцентных доказательств состоявшегося контакта. Все следует рассматривать с точки зрения вероятностей, и каждый раз, давая рекомендации или составляя отчет для полиции, я непременно делаю соответствующие оговорки. Необходимо всегда искать альтернативные сценарии, как мог образоваться взятый у подозреваемого профиль. И в этот раз мне с полицейским коллегой пришлось поколесить по Хэмпширу и Западному Суссексу.

Добраться на машине до места, где лежал труп, было невозможно, значит жертва либо пришла сюда сама, либо ее принесли. Таким образом, мне нужно было определить, как проще всего дойти сюда от дороги, и взять образцы почвы во всех местах, с которыми могли контактировать преступники. Самым главным и очевидным, разумеется, была могила: этого места они не могли избежать. Мне предоставили для анализа обувь, коврики и педали из машины главного подозреваемого, которые дали профили, очень напоминавшие само место обнаружения тела. Более того, нашлось несколько весьма характерных маркеров. Все замеченные деревья и кустарники были очень хорошо представлены. Наверное, весной это место выглядело просто изумительно. Пыльца и споры показали большое количество колокольчиков, ветреницы дубравной, пролесков многолетних, папоротников и других характерных для подобной местности трав, однако самым примечательным было растение, прежде никогда мне не попадавшееся – купена. Под микроскопом мне также удалось обнаружить весьма необычные грибные споры, похожие на ноги на флаге острова Мэн, только не согнутые в коленях. Оказалось, что это споры Triposporium elegans, микроскопического гриба, который особенно часто поражает буковые орешки. Кроме того, я обнаружила посреди этого довольно густого леса следы сенокосного луга. Это могло бы поставить меня в тупик, если бы не та история с подвалом в Йоркшире и тот факт, что я уже заметила недалеко от могилы грунтовую дорогу. Очевидно, источником профиля сенокосного луга был конский навоз. Это делало место преступления особенным – следы сенокосного луга в глубине густого леса.