В какой-то момент она проснулась – хлопнула входная дверь, – какое-то время слушала стук тяжелых подошв по скрипучим половицам и беззлобное ворчание (хозяин что-то носил туда-сюда), затем мысленно попросила у желудка прощения за голод, пообещала, что с утра они обязательно позавтракают, и вновь провалилась в сон.

Разлеплять глаза не хотелось; с непривычки от долгого лежания на тонком матрасе поверх ржавых пружин ныла спина.

Чем-то пахло. Чем-то особенным.

Баал никогда раньше не ночевал здесь – приходил, когда нужно, и уходил сразу же после очередного похода – садился в машину и был таков. Но за то время, что провел здесь, он привык к одной вещи – этот дом никогда ничем не пах, кроме досок. В дождь он пах мокрыми досками, в жару сухими. И чуть-чуть пылью. Все.

А теперь по комнате плыл аромат чего-то жареного; на кухне шкворчало.

Он разлепил-таки глаза, перевернулся на бок и едва не грохнулся с узкой лежанки на пол – черт! С нее всю ночь свешивалась то согнутая в локте рука, то ступня – треклятая кровать. Не мог он прикупить чего-нибудь пошире? Кто же знал, что пригодится.

Накануне он почти до полуночи таскал из багажника накупленное барахло: ящики, коробки, коробочки, контейнеры, полиэтиленовые упаковки, мешки и пакеты, а после почти столько же потратил на то, чтобы разложить еду в холодильник, а остальное распихать по углам, дабы впотьмах не сбить ноги.

Не зря старался. Алеста, по-видимому, нашла все, что хотела, и теперь колдовала над плитой. Интересно, во сколько она встала, если сейчас всего лишь начало восьмого утра?

На кухне его ждал завтрак: сырники. Красовалась рядом с тарелкой граненая баночка с джемом, из горлышка торчала новая сияющая ложка. Для чего-то рядом стояло чистое блюдце-пиалка, слева стакан с соком.

Баал сел на скрипучий стул и взглянул на сковороду, на которой дожаривался завтрак. Одетая во все вчерашнее – мятую блузку и грязную юбку, – по кухне порхала Алеста. Свежая, если не считать одежды.

«Надо было купить ей что-то на смену».

Он привез только белье. Не подумал.

– Булочки я пока испечь не смогла, еще не разобралась с духовкой, – послышалось от плиты; вилка в умелых руках ловко перевернула творожные оладушки золотистой стороной кверху. Пахло вкусно, но Баал проворчал:

– Я – мужик. Я на завтрак мясо ем.

– Мяса пока нет, – без раздражения отозвалась новоиспеченная хозяйка. Подошла к холодильнику, карандашом сделала какую-то запись. Он только сейчас заметил, что на дверце прикреплен листок «для пометок».

Она вписала туда мое пожелание?

– А мясо с чем? – ему адресовали теплую улыбку; от прозвучавшей в голосе заботы Регносцирос даже растерялся.

– Мясо.

И ничего больше не добавил, почему-то почувствовал себя идиотом. Чтобы скрыть промелькнувшее на лице смущение, принялся за сырники. Один попробовал без джема, второй намазал ягодной массой – вкусно.

Оказывается, он не привык ни к присутствию посторонних в доме, ни к лишних звукам, ни к запахам, теперь чувствовал себя находящимся не в знакомой хибаре, а гостем в придорожном мотеле. На кухне хозяйка, а он – посетитель, зашедший спозаранку перекусить. Ну и ну.

Сок с сырниками сочетался плохо, хотелось чего-то горячего.

– А кофе есть?

– Есть.

Она уже, оказывается, отыскала чайник и распаковала его. Нашла удлинитель, бросила по полу, воткнула туда вилку и теперь открывала предварительно водруженную на полку банку с растворимым кофе.

Когда все успела?

А гостья сегодня выглядела иначе – спокойной, умиротворенной, по странной причине почти счастливой. На него смотрела с улыбкой и добро, взгляда не прятала и смущения, похоже, не испытывала.

Быстро освоилась.

Он не мог понять – раздражает его это или радует?

С одной стороны, забитый и запуганный человек в доме – источник плохого настроения, с другой, он к таким привык и знал, как с ними себя вести. А как себя вести с девкой, которую он и знать не знает? Кто она такая вообще? Что ему известно о ней, помимо имени и названия родного мира? Ничего.

Баал хмурился.

– Не нравятся сырники? Я к обеду другое сделаю, все успею, ты не думай…

Он не думал. Точнее, думал, но о другом.

– Слышь, ты обратно на Танэо не хочешь?

Аля на мгновение вздрогнула и заиндевела, затем осторожно покачала головой – волосы по ее плечам заскользили струями. Представила Равнины – он увидел по глазам, – побледнела.

– Я… здесь хочу, – она вновь стала затравленной, сжатой, – если можно.

– Здесь – это где? В этом мире?

Еще один кивок. Он так и подумал – в этом мире. Не в этом же доме?

Что ж, он должен был спросить, уточнить, не мается ли она, сохранив память, не скучает ли по дому, а то продумал бы план, над которым размышлял накануне, обратился бы к ребятам, проводили бы.

Ее радость заметно угасла, лицо сделалось напряженным, губы поджались.

Неужто подумала, будто я передумал и убью ее?

Он даже пожалел, что спросил. Улыбающаяся, как ни странно, она нравилась ему больше.

– Садись, поешь. И перестань трястись, я просто спросил.

Она положила себе сырников. Поставила перед ним чашку с кофе, придвинула открытую картонную пачку с сахаром, села. Пододвинула к себе завтрак, вздохнула.

– Я тебе здесь мешаю, да?

– С чего ты взяла?

– Ты про Танэо спросил.

– Я не из-за «мешаешь» спросил. А из-за того, что ничего не знаю об этом мире – вдруг ты по нему скучаешь?

– Не скучаю.

– Почему?

– Потому что.

Дальше они ели молча. Пока Баал, допив кофе, не спросил:

– Расскажи мне про него.

– Про мой мир?

– Да.

– Что?

– Что хочешь. Я вообще ничего не знаю.

– А зачем ходишь туда?

Ей не ответили. И Аля вздохнула во второй раз.

– Там не только Равнины. Я вообще не знаю, большие ли они по площади. Думаю, этого никто не знает, – она ковыряла сырники вилкой; один развалился полностью и превратился в крошки, второй вскоре ждала та же участь. – Говорят, Равнин раньше не было – так пишут в учебниках. Раньше на их месте был иной мир – хороший и продвинутый, но очень техногенный. Наши предки ушли вперед куда дальше нас.

Он заметил странную штуку: пока он не донимал ее расспросами, Алеста выглядела умиротворенной, даже довольной, а стоило спросить о родной земле, как насупилась, сделалась… блеклой. Не хотела говорить? Да он и не нажимал.