ванной на корточки, глядит на меня большими, полными сочувствия глазами.

– Знаю, тебе тяжело, но обещаю, что станет лучше. Как только спадет лихорадка, тело снова начнет слушаться. Нужно только пережить еще пару деньков.

– Сейчас это кажется невозможным, – признаюсь я, испытывая отвращение к похотливому тону собственного голоса. И даже неважно, что я говорю со служанкой, – с тех пор как начался гон, каждое мое слово звучит как призыв.

– Понимаю. Оставлю тебя отдыхать – Танис поднимается на ноги. – Если больше ничего не нужно, я вернусь через несколько часов за кубком и принесу ужин.

Вообще-то…

Сажусь чуть ровнее, перестав качаться.

– Ты, случайно, не видела колокольчики? Мне нужна голубая краска, чтобы закончить камень. Если не смогу заснуть, то хотя бы сосредоточусь на чем-то другом.

Справедливости ради стебли под рукой мне нужны на случай, если удастся собрать все необходимые для экзотрила ингредиенты.

Танис качает головой.

– Слышала, как садовники жаловались, мол, в этом году все колокольчики убил мороз. Но, может, в теплице найдутся?

Поникнув, я утыкаюсь подбородком в колени и снова начинаю качаться. Вода опять плещет через край.

– Там я уже все собрала. Не бери в голову.

Танис виновато улыбается, расстилает на полу еще одно полотенце, чтобы оно впитало разлитую воду, а потом уходит. Дверь с резким стуком закрывается.

Я вся напрягаюсь, чутко прислушиваясь.

Звук напоминает моей беспокойной душе, что в комнате есть дверь. Я не под замком.

…я могу погулять.

Не уверена, куда пойду. Лишь знаю, что не хочу быть здесь.

Руки сами собой взмывают, и я цепляюсь за край ванны. Костяшки белеют, зубы стиснуты, мышцы готовы действовать.

Я не должна. Понимаю, что не должна. Сердце говорит, что я не должна этого делать…

Но остальные части тела не согласны, и сейчас последнее слово за ними.

Жду несколько минут, застыв, как кошка, и слушаю, как служанка семенит вниз по Каменному стеблю. Как только звук стихает, я выскакиваю из ванны и на следующем же вдохе выбегаю прямо за дверь, даже спускаюсь на две ступеньки по винтовой лестнице, прежде чем осознаю, что я голая.

– Проклятье.

Шмыгнув обратно в комнату, я хватаю с кровати халат. Легкий и воздушный, идеальный для моего… состояния.

Натягиваю его, даже не потрудившись вытереться, свободно завязываю пояс, а потом опять несусь вниз по ступенькам.

Я никогда не отличалась ни самообладанием, ни послушностью. Честно говоря, сама удивляюсь, что продержалась так долго. Рордин должен мной гордиться.

Снаружи темно, небо застилает неистовая буря, в землю бьют флуоресцентные разряды, которые подсвечивают лестничный колодец.

Нужно сказать, что во время такой непогоды мне вообще не стоит находиться в башне. В меня может ударить молния. Любой в здравом уме согласится, что мои действия полностью оправданны.

Каждый шаг падает в такт ноющей, чувственной пульсации между ног, которая только усиливается от трения моих лихорадочных движений. К нижней площадке я уже не могу сдерживать стоны, халат соскальзывает с плеч, а шнурок на талии почти распустился.

Кидаю взгляд вниз, прикидывая, что хорошо бы привести себя в порядок, прежде чем показываться в главном коридоре, а потом натыкаюсь на каменную баррикаду и спотыкаюсь – все дыхание со свистом вырывается из легких, когда спина врезается в столь же беспощадную стену.

Хватая воздух ртом, я убираю с лица мокрые волосы и ахаю – в проходе распростерся Рордин.

Его пальцы цепляются за козырек арки, и он подается вперед, повисая на мускулистых руках.

Голых руках.

Он без рубашки, татуировки переливаются в тусклом свете ближайшего факела, превращая очертания тела в манящее произведение искусства. Его массивная верхняя часть сужается буквой V, подчеркнутой тонкой полоской черных волос, которые исчезают под низким поясом облегающих штанов.

Штанов, которые ничуть, ни капли не скрывают мощные очертания ног и большую выпуклость между ними.

Сжимаю колени вместе, остатки самообладания трещат по швам.

Рордин – непринужденная стена гибкой мощи, его лицо – маска звериной ярости, скользящий по моей коже взгляд обещает войну.

Рордин переносит вес, роняет руки по бокам.

Одно лишь это действие уже потрясает.

– Ты сказала, что не выйдешь из комнаты, – рокочет он, и в понижении его голоса слышится предупреждение.

Рордин делает шаг вперед, и вместе с ним будто надвигается гроза. Он упирает руки в стену по обе стороны от моей головы – две преграды, такие же прочные, как камень за моей спиной.

Каждая клеточка моего тела подчиняется его близости, как океан – жадному притяжению луны.

Сантиметр за сантиметром взгляд смело путешествует по царственным линиям тела Рордина, пока я не смотрю на его лицо, искаженное гневом, из-под веера ресниц, и у меня чуть не подгибаются колени.

– Ты сказала, что поняла. – Он склоняет голову набок. – Так почему ты здесь, Орлейт?

Сглатываю, и звук раскалывает тишину.

– Потому что… мне нужно подвигаться…

– Нет! – отвечает Рордин звериным рыком, обдавая им мое обнаженное плечо. Округлость груди. – Тебе нужно потрахаться.

Я тяжело, горячо, прерывисто дышу, огонь чувственно бьет прямо меж бедер, лишая меня способности стоять на ногах.

Да.

Да, именно это мне и нужно.

Взгляд Рордина мельком падает вниз, и он издает низкий, резкий звук, от которого моя кожа покрывается мурашками. Бедра вскидываются вперед, влекомые его близостью…

Его запахом.

Вот… где-то между нами. То, чего жаждет мое тело.

То, что ему нужно так отчаянно.

Рордин глубоко вздыхает, и его вздымающаяся грудь прижимает меня к стене. И вместе с ним затаивает дыхание весь мир. Даже небо перестает грохотать на несколько напряженных мгновений.

Рордин закрывает глаза, его лицо искажается, и, хотя мы прижаты друг другу чем-то, что кажется мне силой притяжения, нас вдруг разделяет непроходимая пропасть.

Когда он смотрит на меня снова, его глаза – глыбы холодного, черного льда.

– Возвращайся наверх. Живо. И запри сраную дверь.

…нет.

Все мое тело кричит так громко, что я слышу, как сотрясается тишина.

– Но…

– Живо, Орлейт! Чаша моего терпения почти переполнена.

Часть моего тела обнажена, но скрыта нашей близостью, и я не осмеливаюсь выполнить приказ – вместо этого я толкаю бедра вперед.

Рордин отскакивает так резко, что я чуть не подаюсь следом, вольно или нет.

Прижавшись спиной к противоположной стене, он смотрит на меня так, словно я – все его худшие кошмары в одном беспокойном флаконе.

– Пять… четыре… три…

Нутро обрывается.

Я впервые в жизни прислушиваюсь к своему внутреннему голосу и срываюсь на бег, перепрыгивая через две ступеньки зараз, подхватывая соскальзывающий халат.

На каждый мой шаг сзади звучит другой, более громкий, яростный, заставляющий мое