Из-за того, что семья Тьеполо пользовалась такой широкой популярностью в течение многих поколений, некоторые историки, жившие позднее, изображали Баямонте Тьеполо защитником простого народа от ревниво оберегающей свою власть олигархии, а мятеж 1310 года – выражением народного протеста против реформы Большого совета. Такой же точки зрения придерживались якобинцы. Они даже предлагали воздвигнуть памятник Баямонте Тьеполо, как поборнику демократии! Скорее всего, Баямонте, придя к власти, посадил бы на все важные посты своих сторонников и стал бы деспотом, а в Венеции установилась бы такая же единоличная власть, какую примерно в то же время захватили в Милане представители семьи Висконти, в Падуе – Каррара, в Вероне – Скалигеры и т. д. Конечно, Баямонте опирался на определенную поддержку недовольных Градениго и военными лишениями представителей простонародья, которых привлекала его фамилия. Более того, в заговоре участвовали многие приходские священники. Но общего восстания не было; «простой народ» оказался разделен. Нет и признаков связи между заговором Кверини Тьеполо и цехами, в связи с мятежом упоминается лишь один из них, а именно цех маляров, завязавший ожесточенный бой вокруг своей штаб-квартиры в Сан-Луке. Их наградили правом вывешивать свое знамя на флагштоке, который впоследствии установили на площади, где происходила драка. Женщина, чья ступка сбила знамя Тьеполо, попросила в награду разрешения по праздникам вывешивать в своем окне знамя святого Марка. Кроме того, ее домовладельцы, прокураторы Сан-Марко, обязались не повышать ей квартирную плату. Правда, в 1436 году, когда правнук той женщины служил во флоте, плату все же повысили, но в 1468 году потомок героической женщины выиграл дело о восстановлении прежней платы. Дворцы Кверини и Тьеполо были разрушены, и на их месте появился рынок, в знак того, что Баямонте предан забвению как худший из предателей («il pessissimo traditore»).

Сразу после подавления мятежа правительство столкнулось с трудной задачей: наказанием участников, особенно тех, кому позволили уехать в ссылку. В других итальянских городах стычки между партиями приводили к образованию больших партий изгнанников, которые, иногда на протяжении нескольких поколений, продолжали плести заговоры, позволявшие им вернуться. Примерно в то же время генуэзские гибеллины создали правительство в изгнании, которое развязало войну и захватило несколько генуэзских колоний. Хорошо известны и изгнанники-флорентийцы, которые также надеялись вернуться на родину в результате переворота. Одним из них был Данте. В 1310 году казалось, что правителям Венеции также будут угрожать заговоры ссыльных, мечтающих вернуться. Условия, по которым Баямонте Тьеполо и его сторонникам разрешили покинуть Венецию, ограничивали места, куда они могли отправиться, но главари сразу же нарушили запрет и обратились за поддержкой к гвельфам в соседних Падуе и Тревизо, а также к друзьям и родственникам в Далмации и на Балканах. Для противодействия подобным шагам и подавления новых заговоров в 1310 году создали особый совет, состоявший из десяти человек. Он оказался настолько полезным, что Совет десяти стал постоянной и заметной частью венецианской системы государственного управления.

У Совета десяти имелись три главы-капи, каждый из которых занимал свой пост в течение месяца, а затем уступал его коллеге. Членство в совете продолжалось всего год, и два члена совета не могли принадлежать к одной семье. Сначала в обязанности Совета десяти вменялся лишь надзор за ссыльными. Совет десяти смягчал наказание тем, кто выказывал покорность, но следил за остальными, выслеживал беглецов и назначал награду за их головы. Через 10–20 лет Совет десяти начал нанимать опытных убийц. Иногда проявляя снисхождение, но чаще действуя решительно, Совет устранил изгнанников.

После того как опасность, исходившая от Баямонте Тьеполо и его последователей, была устранена, Совет десяти почти утратил силу, но постепенно заслужил для себя постоянное место, так как играл двойную роль. Во-первых, он был достаточно мал; дож и его советники могли рассчитывать на Совет десяти в делах, чья срочность и тайный характер не позволяли обсуждать их в более широком кругу. Во-вторых, Совет десяти послужил прообразом тайной полиции. Он не только предотвращал попытки вооруженного мятежа, но и следил за представителями знати, которые считали себя выше закона, а также препятствовал созданию фракций или партий – пусть даже путем сговора или подтасовки результатов голосования. Совет десяти не допускал образования организованной оппозиции. Более того, любые зачатки организованных партий, пусть даже инициированные представителями власти, считались нарушением гражданственности.

Укрупнение Большого совета и прибавление Совета десяти довершили аристократическую структуру органов власти. Они обеспечивали устойчивость, быстрые действия в случае опасности и участие всей аристократии в дискуссиях, ведущих к важным решениям. По сравнению с условиями, существовавшими в большинстве городов, венецианскую знать объединяла сплоченность и преданность власти, что проявлялось и в отношениях между правящим классом и остальным народом. Но эта сплоченность была лишь относительной и позже, в XIV веке, подверглась суровому испытанию.

В то время как венецианская аристократия внутри страны сплачивалась, заново подтверждая владычество Венеции на Адриатике и оправляясь после поражения во Второй Генуэзской войне, ей пришлось приспосабливать судоходство и торговлю к коренным изменениям как в искусстве мореплавания, так и в способах ведения дел. Если можно назвать революцией перемены, которые происходят в течение целого столетия, то изменения, которые начались около 1300 года в методах навигации и в конструкции, оснастке и вооружении кораблей, можно назвать морской революцией Средних веков. Это была необходимая предпосылка для более известной революции в мореплавании, которая отождествляется с эпохой Возрождения и сопровождала Великие географические открытия, случившиеся примерно на 200 лет позже.

В средневековой морской революции новые способы навигации символизируются морским компасом. Компас стал важной составляющей в новом способе нахождения гавани, который появился примерно в середине XIII века. Речь идет о так называемом навигационном счислении. Новый метод стал победой математического мышления. Веками навигаторы применяли зачатки арифметики и геометрии в оценке курса и расстояния между портами. По мере того как сведения такого рода становились все точнее и требовались все чаще, их сводили в портовых книгах, где перечислялись, порт за портом, расстояния от одной вехи до другой. Такая портовая книга для всего Средиземного моря была составлена около 1250 года.

Затем появился новый метод сбора всех сведений о расстояниях и курсе: первые морские карты. Составители наносили на полноразмерный пергамент (куске кожи размером примерно метр на метр) сетку, на которой затем отмечали данные, взятые из портовых книг. В масштабе вычерчивали береговые линии, располагая их в соответствии с расстоянием и курсом от одной вехи до другой. Возможно, у первого составителя имелись нарисованные от руки эскизы небольших участков побережья, которые он свел их воедино с помощью строгих математических методов. Так появилась первая морская карта, первая карта, вычерченная в масштабе; более того, первая большая карта с точно нанесенными на нее очертаниями суши. Поскольку ее предшественницей стала портовая книга, такую карту назвали «портуланом» или «портоланом».